Селадейр перевел взгляд на плута. Губы его искривились в печальной усмешке.
– Я ничего не знаю о тайных складах. Но теперь мне понятны слухи о том, что враг после нападения на Бураск изобрел новое смертоносное оружие. Покойный лорд Асгейр славился своей жадностью и мог припрятать запрещенное оружие вместо того, чтоб его уничтожить. Это вполне в его духе.
– Спасибо за подсказку, – откликнулся Эйкен. – Мы проверим.
Воздушная кавалькада медленно, по спирали, начала спускаться во двор. Рыцари Афалии построились и стали по стойке «смирно».
– Однако меня привела сюда иная причина, – заметил Эйкен.
Селадейр обнаружил, что он наконец свободен, но больше не сделал ни одного выпада против одетого в золото юнца.
– Можешь не объяснять.
Эйкен покачал указательным пальцем:
– Не торопись с выводами. Говорю же, у нас одна цель – объединиться против общего врага… Нет, я прибыл сюда потому, что посланное нами приглашение на свадьбу, кажется, затерялось.
Селадейр не поверил своим ушам.
Но Эйкен был сама искренность.
– Ты нам не ответил. Мерси просто в отчаянии, и я тоже. Какой праздник без моих старинных друзей из Афалии? Без товарищей по схватке с Делбетом? Я здесь для того, чтобы повторить приглашение. Лично.
– Не упрямься, старик, – увещевал Селадейра Алутейн. – Я выбрал жизнь. Теперь твоя очередь.
Лорд Афалии опустил руки по швам и широко расставил ноги. На миг он стиснул кулаки, но тут же разжал. Глаза невольно закрылись, словно бы он пытался отогнать образ Врага. Наконец Селадейр с неохотой кивнул.
Эйкен так и просиял от удовольствия.
– Ну вот и славно! Ты не пожалеешь. В эти смутные времена нам не обойтись друг без друга. Да что далеко ходить за примерами! – Эйкен прищелкнул пальцами.
Еще один астральный пузырь материализовался в воздухе и спланировал прямо на парапет. Внутри его сидел воин-самурай в полном облачении и золотом торквесе. Хрустальная оболочка рассыпалась, воин отвесил поклон.
– Лорд Селадейр Властелин Ремесел, познакомьтесь с моим новым другом по имени Йошимитсу Ватанабе. Гений инженерной мысли! Заменил железные пластинки своей кольчуги петельками из шкуры мастодонта, а кровавый металл расплавил и отлил себе меч. После прохождения врат времени Йош ни дня не жил в рабстве, а теперь вот служит при моем дворе. Там, в Содружестве, он ловко подделывал векселя и еще был специалистом по робототехнике. Смекаешь, Село?
Йош подмигнул лорду Афалии, который переводил безумный взгляд с него на Эйкена.
– А нам, грешным, пора и отдохнуть, – решил золотой шут. – Завтра хочу слетать с инспекцией в Тарасию и еще несколько мест… Много приглашений затерялось. Йош задержится у тебя на недельку-другую и поможет в решении всех твоих проблем. Когда прибудешь в Горию, привези его с собой. Помимо свадьбы обещаю тебе массу других развлечений.
– Ясно, – упавшим голосом отозвался Селадейр.
– Останешься, Йош? – спросил Эйкен.
– Как прикажете, шеф. – Самурай повернулся к хозяину замка. – Пошли поглядим, что там с твоей хреновиной?
Селадейр не двинулся с места, пока Властелин Ремесел не обхватил его за плечи и не потащил к лестнице.
– Отличная идея! – ликовал Алутейн. – Инструменты и запчасти у нас найдутся. Слышь, Село, лаборатория Трейанета в целости и сохранности?
Лорд Афалии кивнул.
– Один из моих покойных братьев по гильдии занимался электронным оборудованием Старой Земли, – объяснил Йошу Алутейн. – В его особняке имеются лаборатория и одна из самых богатых технических библиотек плиоцена. Там, сынок, тебе самое место. Снял бы ты эту хламиду: поди, работать в ней неудобно… Не возражаешь, если я поприсутствую?
– С моим удовольствием, – любезно откликнулся Йош.
– Увидимся за ужином! – крикнул им вслед Эйкен, и его как ветром сдуло.
Селадейр затряс головой.
– И это наш король!
– Ну вот ты и привыкаешь к такой мысли, – усмехнулся Алутейн.
Она вышла немного подышать вечерней прохладой, прежде чем кликнуть женщин. Луна, тоже беременная, взошла над проливом Редон. К майскому празднику Великой Любви она еще не дозреет. А вот время Мерси пришло.
Балкон ее спальни в башне был просторен и заставлен цветущими растениями в золотых горшках. Теперь она разлюбила здесь стоять, поскольку проведенное Эйкеном феерическое аметистовое освещение наводило на нее холод и тоску. То ли дело, когда был жив Ноданн! Тогда алмазные светильники над хрустальной балюстрадой отливали теплым розовым сиянием, и стоило ей только захотеть, возлюбленный демон тут же появлялся рядом с ней, чтобы полюбоваться заходом солнца над Бретонским островом, пока усеянная звездами чернильная тьма не погасит последние отблески пламени. В такую ночь, глядя на смущенную брюхатую луну, они бы вместе загадали желание.
Теперь же кости славного Аполлона покоятся в грязи Нового моря.
– А мои будут лежать здесь, – сказала она, обращаясь к ребенку в своем лоне, – в Бретани, где я родилась спустя шесть миллионов лет. Когда-нибудь Жорж Ламбаль и Сувонна О'Коннелл будут обходить Бель-Иль и найдут камень, подернутый сажей и светящийся, как фосфор. И это буду я.
Плод беспокойно заворочался, разделяя ее боль, и Мерси охватило раскаяние.
«Тсс, милая Аграйнель! Спи, Граня, сокровище мое! Сегодня ночью ты получишь свободу».
Мерси вновь попыталась постичь ум своего чада, но под чисто внешними проявлениями личность была неуловима – что-то яркое, жадное, пугающее, чужое. Подсознание дочери Тагдала представляло собой клокочущий омут, нетерпеливо рвущийся в новый мир; его больше не устраивала темница материнской утробы. Сам того не ведая, ребенок жаждал более острых ощущений, чем стук материнского сердца, приглушенный околоплодным пузырем, или туманная краснота, видная сквозь затянутые пленкой глаза, или вездесущий вкус и запах амниотической жидкости. «Еще!» – казалось, кричал неслышный внутренний голос. И мать ответила: «Потерпи, уже недолго осталось».
Всей силой своих активных либо латентных способностей Аграйнель требовала любви. Напрягая еще не развитый психокинез, билась в маточную темницу, исподволь корректировала сознание Мерси, стремясь к свободе, пыталась сотворить нерушимую зависимость меж ними обеими, а ее принудительные функции были особенно мощны. Таким образом, происходило обыкновенное чудо метапсихической связи – как у всякой нормальной матери с ее ребенком.
«Любви! – бушевал крохотный ненасытный ум. – Любви!»
«Мама любит тебя. Ты любишь Маму. Спи».
Детский умишко удовлетворенно затих.
«Бедный Эйкен», – подумала Мерси, проводя сравнение.
