Андрей Бондаренко - Зеркала Борхеса

– Устье легендарной и великой Рио де ла Платы, что в переводе с испанского языка означает – «Серебряная река», – торжественно объявил Сальвадор-и-Толедо. – Знающие и опытные люди утверждают, что шире этой реки – в месте её впадения в Атлантический океан – нет во всём мире… На чём, простите, маркиз, я остановился? Ах, да… Значит, южноамериканские рудники с золотом и серебром истощились. После этого и громоздкие галеоны стали никому не нужны. Во-первых, они ужасно тихоходны. А, во-вторых, что, спрашивается, загружать в их бездонные трюмы? Откуда набрать столько грузов и товаров? Часть галеонов сгнила, часть пошла на дрова. На ходу осталось всего несколько кораблей… Что нынче перевозит мой «Эльдорадо»? Из Испании в Аргентину – различную бытовую всячину: вино в бочках, всякие сельскохозяйственные железные инструменты, шпаги, рапиры и ножи, огнестрельное оружие и огненные припасы к нему, кареты в разобранном состоянии, породистых коней и качественную лошадиную амуницию, одежду и обувь, кастрюли и сковородки, ну, и так далее. Обратно же транспортируем, главным образом, древесину ценных пород, говяжью солонину в бочках, овечью шерсть в кипах, а также выделанные шкуры парнокопытных… Где «Эльдорадо» заякорится? Выше по течению великой Ла-Платы. Там расположен один очень милый и славный городок с длиннющим названием, которое полностью переводится с испанского языка как – Город Пресвятой Троицы и Порт нашей Госпожи Святой Марии Добрых Ветров. Укороченное испанское название – Санта Мария дель Буен Айре, совсем короткое – Буэнос-Айрес. То есть, «город добрых ветров». Очень красивое и ёмкое, на мой вкус, наименование… Что с вами, маркиз? Замёрзли?

– Есть такое дело, – зябко поводя плечами под резкими порывами холодного ветра, признался Алекс. – Май месяц на дворе, а ветер дует какой-то осенний… Впрочем, ничего странного и удивительного: в южных широтах май – это поздняя осень, а его последняя декада, и вовсе, уже ранняя зима…

Плаванье по устью Ла-Платы затянулось – только на ярко-малиновом закате галеон успешно встал на якоря напротив длинных портовых складов, не дойдя до Буэнос-Айреса пару-тройку морских миль.

– Может, маркиз, останетесь до утра у нас? – любезно предложил шкипер Педро Сальвадор-и-Толедо. – Переночуете в уже привычной для вас обстановке, а уже поутру… Не подходит? Торопитесь? Что же, я вас понимаю. После такого долгого и утомительного плаванья хочется – как можно быстрее – оказаться на твёрдом берегу. Сухопутному жителю хочется, я имею в виду… Эй, бездельники! – обратился к бородатым матросам. – Немедленно спустить шлюпку! Доставить высокородного господина маркиза Пушенига на берег и проводить его до лучшего в округе постоялого двора! Живо у меня…

«Лучший постоялый двор в округе» оказался приземистым трёхэтажным зданием, обшитым разномастными некрашеными досками, из внутреннего дворика которого доносилось беспокойное конское ржание.

«Остро пахнет свежим конским навозом?», – понятливо хмыкнул опытный и виды видавший внутренний голос. – «А как ты, братец, хотел? Как-никак, Аргентина восемнадцатого века. Здесь у каждого уважающего себя кавалера имеется по нескольку бойких скаковых лошадок. Если не по нескольку десятков…».

Душевно распрощавшись с матросами галеона и подхватив пару потёртых дорожных саквояжей, он прошёл в тёмное неказистое помещенье, игравшее – по всей видимости – роль гостиничного холла.

Хозяйка постоялого двора – низенькая и полная старушка с добрыми глазами двухсотлетней черепахи Тортиллы – оказалась на редкость неразговорчивой. Ворчливо поприветствовав нового постояльца, она выложила на деревянную стойку массивный бронзовый ключ и сообщила, что «лучший номер для сеньора – на третьем этаже, направо по коридору, крайняя дверь у окна, на завтрак приходите в общий зал трактира, в номер, извините, не подаём…», после чего, устало опустившись в старинное кожаное кресло, незамедлительно прикрыла глаза и принялась заливисто посапывать.

Его гостиничный номер был удобным и уютным: метров тридцать пять квадратных, тёмная, явно антикварная мебель, деревянный некрашеный пол из досок местной акации, пахнувший свежей стружкой, а на кровати даже обнаружилось самое настоящее постельное бельё. Правда, роль подушек играли тщательно-свёрнутые пёстрые шкуры горных лам, завёрнутые в бело-серую холстину.

Только, вот, заснуть долго не удавалось: по черепичной крыше что-то (или же кто-то?), громко шуршало и звенело, а по стеклам двухстворчатого окошка усердно скреблись своими острыми коготками невидимые слуги чёрной аргентинской ночи…

Проснулся Алекс на удивление бодрым и лёгким. Соскочив с широкой кровати, он – в качестве лёгкой утренней разминки – сделал несколько приседаний и наклонов, после чего, не без труда разобравшись с тугими защёлками, распахнул окно.

Утро было ещё откровенно-ранним. Светло-жёлтый солнечный диск оторвался от изломанной далёкой линии горизонта совсем не намного – дай Бог, на полтора-два собственных диаметра. Поэтому и его скупые осенние лучи не отличались сколь либо значимым теплом.

Воздух… Чем же он пах, этот воздух? Чуть-чуть горчинкой, совсем немного вчерашней дождевой водой. И ещё чем-то – незнакомым и тревожным, неопределяемым так сразу…

«Наверное, Аргентиной», – решил про себя Алекс.

Сразу же выяснилась и причина ночного скрежета-шуршания. Это лёгкий утренний ветерок беззаботно гнал по тротуарам и крышам домов плотные стаи листьев, опавших с платанов. Сотни тысяч, а может, и миллионы миллионов жёлто-бурых и лимонных листьев летали повсюду, закручиваясь, порой, в самые невероятные спирали. Листья были везде и всюду, практически всё пространство за окном было заполнено ими.

Предместья Буэнос-Айреса в первых числах мая – это один сплошной листопад…

Завтрак был чем-то созвучен этому печальному листопаду: свежайшие пшеничные булочки с белым укропным маслом и яичница-глазунья с бело-розовым беконом. Причём, «глаза» у этой яичницы были непривычного нежно-алого цвета, цвета весенней утренней зари.

Кофе. Да, это был настоящий кофе…

– Очень редкий сорт, – любезно пояснила пожилая хозяйка гостиницы, заметив, что напиток произвёл на постояльца неизгладимое впечатление. – Называется – «Оуро Верде». Бразильский, конечно же.

«А что теперь, братец, будем делать?», – сыто икнув, поинтересовался вальяжный внутренний голос. – «Для чего, вообще, мы с тобой припёрлись в эту Аргентину? С какой конкретной целью? С кем должны встретиться? На какое очередное «вымышленное существо» нам предложат полюбоваться? Не знаешь? Вот, и я не знаю… По этому поводу предлагаю – слегка прогуляться. Осмотреться на местности. Подышать свежим осенним воздухом. Поглазеть на местные природные пейзажи и прочие достопримечательности…».