– Будем надеяться, – вздохнул я, сглотнул слюну и пожаловался: – Жжется!
– Держите, сколько можете!
Но надолго меня не хватило. Уже через пару минут я выдернул руку из ведра, потряс ею в воздухе и принялся дуть на покрасневшую кожу. Опухоль прошла без следа, и пальцы обрели прежнюю чувствительность, только под ногтями чернели свернувшейся кровью синяки.
– Позвольте! – Дьяк поменял очки и внимательно осмотрел мою кисть. – Порядок! – объявил он, затем вылил в кружку с водой содержимое мерного стаканчика и протянул ее мне. – Как вы себя чувствуете?
– Есть хочу.
– Пейте!
– Серьезно?
– Нужен рецидив?
Я нерешительно выдохнул и принял кружку.
– Залпом!
Так и сделал. И вновь вода не обожгла огнем. Вместо этого внутри все онемело, словно наелся черемухи. Язык перестал ворочаться, из горла вырвался непонятный сип.
– Чувство онемения сейчас пройдет, – уверил меня изобретатель, ушел в подсобное помещение и вернулся с дорожным чемоданом. – Отдам вам собственную установку, – предупредил он. – И процедуры больше не пропускайте, если не хотите однажды превратиться в зверя. Ясно вам, Леопольд Борисович?
Я кивнул. В свое время я долго сомневался, стоит ли открываться изобретателю, но в итоге решил рискнуть и ничуть об этом не пожалел. Александр Дьяк проштудировал все посвященные оборотням исследования и разработал целую методику моего полного исцеления. И с давнишнего срыва в Цюрихе по сегодняшний день у меня не было ни одного мало-мальски серьезного приступа.
Увы, как показали недавние события, убить оборотня наука могла, а исцелить – нет.
Но своими сомнениями я делиться с ученым не стал. Просто не смог – рот заморозило, язык не шевелился. Да и не особо горел желанием резать правду-матку: выглядел Дьяк на редкость болезненно, не хотелось расстраивать его своим упрямством.
Изобретатель тем временем убрал в чемодан установку для серебрения воды, крепления для физраствора с резиновыми трубочками капельницы и бутыль зеленого стекла.
– Серебряная вода должной концентрации уже смешана с физраствором, – предупредил он. – Прокапайтесь сегодня же, но не ранее чем через восемь часов после приступа. Сделаете это?
Я вновь кивнул.
Александр Дьяк кашлянул, болезненно поморщился и вытер вспотевшее лицо.
– Ох уж эта жара, – вздохнул он, массируя грудь со стороны сердца. – Она точно сведет меня в могилу.
Я погрозил ему пальцем, подошел к кадке в углу и кружкой зачерпнул оттуда воды. Напился и предложил:
– Александр, а поезжайте на воды! Чистый горный воздух пойдет вам на пользу. Найдете кого-нибудь присмотреть за лавкой, не так уж это сложно.
– Вы полагаете?
– Уверен. – Я достал бумажник и отсчитал триста франков. – Держите.
– Вот еще! – фыркнул старик. – Я вполне могу содержать себя сам!
– Никто и не спорит.
– И я никуда не поеду.
Шансов переспорить упрямца не было изначально, пришлось прибегнуть к хитрости.
– Лично я планирую провести лето в Монтекалиде. Вы могли бы наблюдать там за мной. Возвращаться в столицу я больше не собираюсь.
– Ну если так… – задумался Дьяк. – Но мне понадобится время! Собрать вещи, нанять продавца в лавку…
– День-два роли не играют.
– Где я вас там найду?
– Я сам найду вас.
Александр Дьяк поглядел на меня с нескрываемым сомнением, но все же кивнул.
– Договорились!
Я ободряюще улыбнулся. Было несколько совестно обманывать его, ведь на курорт я вовсе не собирался, но это была ложь во спасение. Вечный смог Нового Вавилона и в самом деле мог свести старика в могилу.
– И еще… – задумчиво протянул я. – Пошлите курьера привезти из ателье мои костюмы. Загляну к вам вечером и заберу вместе с чемоданом.
– Хорошо. Что за ателье?
Я назвал адрес и написал коротенькую записку портному, потом взял со стола пиджак, но ткань пестрела пятнами засохшей крови, выходить в такой одежде на улицу было нельзя.
– Что с вами стряслось? – спросил изобретатель.
– Небольшая стычка.
– Просто удивительно, что к вам не прицепились постовые.
Я кивнул. Действительно повезло. И уповать на дальнейшее везение было бы с моей стороны чрезвычайно опрометчиво.
– Александр, не найдется у вас чего-нибудь для меня?
– Не хотите сами забрать свои костюмы?
– У меня дела в другом месте.
– Ну раз так… – Дьяк пошарил по шкафам и вскоре отыскал в одном из них перепачканный белилами халат. – Если только это…
– Давайте попробуем! – Я переложил бумажник в карман брюк, надел халат и вышел в торговый зал посмотреть на себя в зеркало. Там закатал слишком короткие рукава и кивнул. – Пойдет.
Вид у меня был как у чернорабочего, что выбежал на улицу наскоро промочить горло, а подобная публика внимание стражей порядка привлекала, лишь когда начинала мочиться на улицах или горланить песни в общественных местах. Ни тем ни другим я заниматься не планировал.
– Куда вы собрались? – встревожился изобретатель, стоило только мне прицепить кобуру с пистолетом на пояс сзади, чтобы оружие не бросалось в глаза.
– Надо кое с кем встретиться, – уклончиво ответил я, оттянул затвор «Штейра» и один за другим просунул патроны в окошко для выброса гильз, пополнив таким образом боекомплект.
Вернув после этого пистолет в кобуру, я отправился на выход и на всякий случай напомнил:
– Александр, не забудете забрать мои костюмы?
– Сейчас кого-нибудь пошлю.
– Премного вам благодарен, – улыбнулся я и покинул лавку.
Серебряный раствор Дьяка притупил голод, но резь в желудке никуда не делась, поэтому я накупил у первого попавшегося уличного лотошника лепешек с мясом и жареными овощами, в один присест умял их и запил газированной водой без сиропа.
Но дело было не только в голоде. В какой-то мере я попросту тянул время, не решаясь двинуться дальше. Оно и немудрено, ведь меня ожидала встреча с прошлым.
Наука сильнее магии. Я нисколько в этом не сомневался, но всегда допускал, что не все в этой жизни можно изучить и понять. Во что-то придется просто поверить.
Например, в любовь. Я невесело рассмеялся собственной шутке и покачал головой. Нет, речь шла вовсе не о любви. О чем-то несравненно большем, не поддающемся осмыслению. О вере как таковой.
С точки зрения адептов научного познания действительности подобные рассуждения ставили меня на одну ступень с малефиками, но мне было на это наплевать. Папа воспитал меня добрым христианином. И вовсе не наколотые на кожу религиозные символы укротили сегодня зверя, это сделала вера. Моя и моего отца.
