— Либо ты должен понять и принять это и попытаться научиться жить с этим. Не бороться, не отвергать любые попытки воздействия на тебя, не призывать божьи кары на тех, кто пытается это делать с тобой, потому что тогда ты должен отвергнуть людей, да и любые живые существа вокруг и удалиться в пещеру, в абсолютную темноту и тишину. Тебе надо научиться ВИДЕТЬ, что с тобой происходит. И если ты научишься этому, то поймешь, что многие из тех, кто окружает тебя, делает это не столько из корысти, а сколько из-за желания уберечь тебя от неприятностей. Просто у них СВОЕ понимание жизни, которое может отличаться от твоего. И причем, заметь, я говорю это исходя из собственного опыта, иногда ИХ понимание ближе к реальности, чем твое собственное. Часто именно потому, что тобой, твоими мыслями, представлениями и поступками, пытаются манипулировать и те, кому совершенно на тебя наплевать, кто хочет воспользоваться тобой для какой-то собственной цели либо унизить тебя и даже погубить. Поэтому твое восприятие реальности искажено этими манипуляциями… А страдать от естественного хода жизни — бессмысленно. Это все равно что страдать от самой жизни.
Трой некоторое время лежал, задумчиво глядя в потолок, а затем вздохнул:
— Как много ты знаешь…
Ликкета вновь рассмеялась:
— Знаю — да, я же тебе говорила, что у меня были хорошие учителя. Но если ты думаешь, что я все это умею… вынуждена тебя разочаровать. Не все так просто.
Губы Троя растянулись в детской улыбке:
— А я думал…
На этот раз рассмеялись они оба. Отсмеявшись, Трой спросил:
— Слушай, а как это связано с тем, что говорил граф Лагар?
— Понимаешь, — пояснила Ликкета, — иногда то, что рассказывает тебе человек, даже вполне пользующийся твоим доверием, не есть истина. Причем этот человек может искренне считать, что он прав и что дело обстоит именно так, как он сказал. Просто кто-то, более искусный в манипулировании, заставил его так решить. И ты ПОВЕРИШЬ тому, что не есть правда. И примешь решение, которое окажется ошибкой. А ошибка в большой политике это… — Ликкета даже зажмурилась, а ее голос зазвучал глухо и горько, — поражение, распад страны, гражданские войны и гибель тысяч людей, нищета и разорение для миллионов…
Трой вздрогнул и закусил губу. До него не просто дошел смысл того, о чем говорил граф, этот смысл пробрал его до печенок… но долго мучиться подобными видениями ему не пришлось. Потому что едва он зажмурился, как его шею обвили две руки, а к его телу; прижалось гибкое, разгоряченное тело Ликкеты, и все иное полетело в тартарары…
Спустя полчаса, когда они слегка отдышались. Трой внезапно спросил:
— Слушай, а Левкад все еще… сопровождает тебя по вечерам?
Ликкета замерла, а затем, вывернувшись из его объятий, села на постели.
— А почему ты спросил?
И Трой рассказал ей о странной встрече у ворот Науфгросского монастыря. Когда он назвал монастырь, глаза Ликкеты расширились.
— Где?
Трой непонимающе повторил:
— У Науфгросского монастыря.
Ликкета закусила губу, а потом откинула простыню и, встав с кровати, потянулась за рубашкой.
— Ты куда?
— Извини, я должна уйти.
Трой сел на постели:
— Но…
— Трой, то, что ты мне сегодня рассказал, очень важно. И я должна срочно кое-что сделать. — Она наклонилась к нему и жарко поцеловала. — Спасибо тебе.
Трой непонимающе кивнул, но Ликкета уже отвернулась и торопливо надевала платье. Одевшись, она оглянулась по сторонам, ища зеркало, смешно сморщилась, не обнаружив оного, и, наклонившись к Трою, наградила его нежным поцелуем.
— Знаешь, наверное, я некоторое время буду очень занята. Но ты не волнуйся. Чуть позже я обязательно появлюсь…
Когда дверь за Ликкетой захлопнулась, Трой откинулся на подушки и выматерился про себя. Ну, надо ему было упомянуть об этом? Столько времени прошло…
Герцог Эгмонтер стремительно шел по длинному коридору. Его каблуки громко цокали по каменным плитам, а чуть позади знатной особы тенью скользил огромный великан-джериец, капитан личной стражи герцога. Стражник, застывший у небольшой дверцы в самом конце коридора, заметил эту картину и, сначала не поверив своим глазам, начал часто моргать, пытаясь отогнать наваждение, но оно не исчезало. И он понял, что это явь. Суетливо перекинув копье из руки в руку, стражник торопливо зазвенел ключами, чтобы быстрее открыть замок. Дверца распахнулась, когда герцогу оставался до нее всего лишь шаг. Все так же стремительно он вошел в дверь и начал спускаться по лестнице. Стражник, успевший в последний момент суетливо отпрыгнуть в сторону, дрожащей рукой вытер пот и шумно выдохнул. Вот попал! В эту часть замка герцог заходил нечасто. Поэтому этот пост считался едва ли не самым спокойным. И стражник, вчера перед заступлением в караул изрядно перебравший в баре с кумом, удачно расторговавшимся на рынке, даже поставил магарыч десятнику, чтобы тот поручил ему именно этот пост. И вот такая незадача…
Герцог спустился на три уровня вниз и остановился у низкой дверцы с зарешеченным оконцем, из которого наружу доносились очень неприятные запахи. Эгмонтер брезгливо сморщился и поднес к носу надушенный платочек. С противоположной стороны дверцы послышались шаркающие шаги, а затем между прутьев решетки показался огромный крючковатый нос.
— Открывай, Сигмарис, — раздраженно бросил герцог.
— А-а, хаспадина… — удивленно пробормотали там, — адана?! Счаса…
За дверью загремели ключи, засовы, затем послышался жуткий скрип, означавший, что эту дверь открывают очень редко.
— Хаспадина, Сихмариса хатова служить…
Но герцог не стал слушать эти изъявления верноподданничества, а грубо пнул склонившегося в неуклюжем, но глубоком полоне коротышку и проследовал дальше, зажимая платком сморщившийся от жуткой вони нос.
Короткий коридор, начинавшийся от двери, закончился круглым тупичком, в который выходили двери четырех камер. Гердог остановился у крайней слева и кивком указал на нее карлику. Джериец молчаливой глыбой замер у стены. Карлик поспешно загремел ключами, а затем навалился на массивную дверь.
Герцог дождался, пока дверь распахнулась, щелкнул пальцами, вызвав не слишком яркий светящийся шар, и, пригнувшись, вошел внутрь. Тюремная камера слабо озарились призрачным магическим светом. Куча мятого и вонючего тряпья в углу зашевелилась и приподнялась. Герцог, все так же брезгливо кривя губы, пнул по куче, вызвав легкий стон, а затем отрывисто приказал:
— За мной… — после чего повернулся и вышел из камеры. Спустя пару мгновений оттуда вывалилась и куча тряпья. Герцог кивнул джерийцу на кучу и коротко бросил:
