Во внутренний двор спускались беспорядочно лестницы. С деревянными полусгнившими ступенями, шаткими перилами. На перилах сушилось белье. Во дворе сильно пахло кислой овчиной, худые псы с поджатыми животами дрались за кости, бегали за рабочими кухонь, когда те выносили ведра с помоями.
Внизу на кузнях постоянно кипели котлы. Еду варили для слуг и собак, тех и других было не счесть, вряд ли сам управляющий помнил всех. Запах помоев смешивался с запахом горящих свечей, те расточительно горели во всех комнатах.
Работа кипела во всех дворах замка. В ворота заезжали грубо сколоченные подводы с битыми оленями, лосями, козами, кабанами. Везли горы птицы, как дикой, так и домашней. Сладко пахло дымом, из коптилен доносился запахи мяса — заготавливали на вишневых ветках, сливовых, грушевых.
Подвалы были забиты солониной, мешками с мукой и зерном, солью. Постоянно сквозь ветхую крышу кузни поднимался дым и проскакивали искры: оружие нужно не только чинить, но и ковать новое. Для себя, своих людей, союзников, а что останется — для продажи. На оружии можно заработать больше, чем на продаже мяса и хлеба.
Томас дивился, где же пир, калика молча провел через эти дворы, которые назвал задними, на другую сторону терема.
Столы и скамьи были выставлены во двор, за ворота на улицу и даже на близлежащую площадь. Томас хотел было пристроиться за одним столом, где кувшины с вином были редкой работы, будто подняли со дна моря затопленный торговый корабль Александра Македонского, но калика толкнул в бок.
— Воровать, так золотую гору, а... гм... Словом, проходи дальше, там дешевле.
— Зачем мне дешевле? — буркнул Томас подозрительно.
— Ну дороже.
Если на улице пировал и веселился народ простой, то во дворе столы были уставлены куда богаче, но и пировал там народ степенный, осанистый, одетый богаче.
А перед самым входом в терем на невысоком помосте, сбитом для пира, стояли три длинных стола. За ним пировали грузные бородатые мужчины, некоторые в кольчугах. Томас заметил на поясах широкие ножи как для разделки рыбы.
Князь сидел во главе центрального стола, такой же грузный, медведистый, но в черных, как воронье крыло, волосах блестели серебряные пряди. Глаза его были острые, хищные, но на широком лице была ласковая усмешка. Несмотря на теплый день, он был в тяжелой дорогой шубе, которую калика называл не то охабнем, не то плохабнем, но шуба лишь лежала на широких плечах, а сильные руки князя покоились на столе, голые до локтей, с темными, как у медведя, волосами.
Томас привычно миновал столы, где пировал пусть не самый простой люд, но все же не благородные воины за отвоевание гроба Христова. Олег же ухватил за плечо.
— Постой, милок. Никак, к самому князю направился?
Томас выпятил грудь.
— А как иначе? Неужто доблестный рыцарь недостоин сидеть за одним столом с мелким языческим князьком?
— Каких пруд пруди, — согласился калика. — Но учти, знатность рода здесь мало бдят. Хотя, если по-чести, то во дворе, а не только за столом князя, есть и Рюриковичи, и Олеговичи, и Славеничи, и даже Скифичи... Есть и прямые потомки Вандала, Гота, Кия! Ну и что? Боги, потрудившись над героями, иной раз отдыхают на их детях. Потому князь прислушивается к самим героям, а не к их семени.
— За его столом герои?
— За его столом старшие дружинники. То-есть бояре и начальники дружин. Кто своим умом, силой да отвагой выбился из серости в яркость. Стол у князя не круглый, иначе до середины не дотянуться, но все одно никто никому рта не затыкает. Как, готов?
Томас замедлил шаги, подумал. Тряхнул русыми кудрями.
— Почему нет?
Олег, посмеиваясь, кивнул Яре, вдвоем пошли за Томасом. Тот шагал надменный, гордо выпятив грудь и выдвинув челюсть. Синие глаза смотрели вызывающе. Шаг был широкий, но неспешный.
Разговоры за столом умолкли, глаза всех были на приближающемся рыцаре. Доспехи блестели, на поясе болтался длинный узкий кинжал. На левом плече металл блестел особенно ярко: отполировала перевязь с двуручным рыцарским мечом. Шпоры на сапогах легонько, но тоже вызывающе позвякивали. За ним волочился длинный белый плащ с огромным красным крестом.
Томас остановился у стола, сделал легкий небрежный поклон князю. Тот медленно обозревал блистающие доспехи иноземца, широкий рот сомкнул, как капкан на волка. Молчание затягивалось. Все смотрели то на рыцаря, то на князя, ждали.
Олег вздохнул, робко потрогал одного по плечу, спрятанному под кольчугой:
— Мужик, а, мужик!.. Будь добр, подвинься!
Теперь все взоры повернулись к нему. Пирующий медленно повернул голову — зрелище было устрашающее, будто Олег взглянул в глаза вылезшего из берлоги медведя. Да не простого, а матерого, знающего, как бить всадника вместе с конем. Ярость медленно начала проступать на лице: его только что прилюдно обозвали мужиком!
Олег вздохнул скорбно, незаметно сжал плечо. Кольчуга собралась в комок, заскрипели кольца. Но Олег защемил и кожу, гость князя побледнел, попытался вскочить. Олег, все так же смиренно улыбаясь, отодвинул чуть, втиснулся, переступив через лавку, сел. На конце длинной лавки рухнул на пол крайний.
Среди гостей пошли невольные смешки. Олег с тем же смиренным видом уперся в соседа слева, подвинул его, а с ним с десяток гостей, на вытянутую руку. На пол упали с руганью еще двое. Яра кивнула надменно, так она поблагодарила, переступила через лавку, высоко задирая ноги.
Томас понял, что теряет лицо, стоя, как плохо срубленный пень, отстранил еще одного и сел. Правда, было свободное место рядом с Ярославой, но предпочел обидеть еще одного, сел рядом с каликой.
За столом нарастал грозный гомон. Князь молчал. Зорко и тяжело глянул на троих незваных гостей, они ощутили себя, как на сквозняке. Томас еще плотнее стиснул капкан рта, но молчал. Рядом с ним поднялся дородный боярин, красный и налитый драчливой силой, взревел гулко и страшно:
— Эт што за бродяги незваные?.. Аль некому вытряхнуть их за ворота?
Томас сидел с надменным лицом. Что-то происходило, калика лучше знает, как реагировать. При всем своем смирении, странноватом, правда, все же не даст вытирать о себя ноги.
Калика придвинул к себе жареного гуся, обеими руками начал рвать крылья, лапы. Боярин взвизгнул от ярости. С другой стороны князя поднялся широкий в плечах хмурый воин. Лицо в шрамах, взгляд прицельный.
— Странник, — сказал он негромко, но услышали все, — зачем же руками? Возьми нож!
С этими словами он молниеносно выхватил что-то из-за пояса и метнул в калику. Томас не успел рта открыть, как калика еще быстрее отодвинулся, а в его руке блеснул схваченный на лету нож — длинный, чуть скошенный, явно тяжелый.
