Последнее слово – «леса» – растворилось в тишине. Воздух казался тяжелым, говорить было трудно. Позади, в полушаге от них, с треском обрушился большой сук. Деревья сомкнулись теснее.
– Не нравится им слышать, что лес имеет край. Я бы на твоем месте пока воздержался от пения. Вот выберемся на опушку, а потом повернемся к ним и покажем, что такое настоящий хор! – сказал Мерри весело.
Если его что и беспокоило, виду он не подал. Остальные промолчали – они чувствовали себя не в своей тарелке. На сердце Фродо все ощутимее наваливалась тяжесть, и с каждым шагом он все больше жалел, что ему пришла мысль бросить вызов этим грозным деревьям. Он уже вознамерился было остановиться и объявить о своем решении идти назад (если путь еще не отрезан), как вдруг события приняли иной оборот. Подъем почти прекратился, темная стена деревьев расступилась, и тропа пошла прямо. Впереди, невдалеке, но и не слишком близко, круглилась верхушка зеленого холма, выступавшая из окружающего ее леса, словно огромная лысая макушка из венчика волос. Тропа как будто вела именно туда.
Хоббиты снова прибавили шагу, обрадовавшись, что впереди замаячила возможность хоть ненадолго подняться над покровом Леса. Тропа нырнула вниз – и сразу снова пошла вверх, пока не привела их к подножию крутого холма. Здесь она вышла за круг деревьев и растворилась в дерне. Деревья окружали лысый холм со всех сторон – точь–в–точь нечесаная шевелюра вокруг бритой макушки.
Хоббиты повели своих пони наверх, обходя холм пологими кругами, пока не достигли вершины. Там они остановились и осмотрелись вокруг. Воздух был пронизан солнцем, но даль скрывалась в дымке, и хоббиты не смогли разглядеть ничего определенного. Вблизи туман почти исчез, задержавшись только в низинах, да на юге дымилась белая глубокая прорезь, пластающая лес на две половины.
– Ивий Вьюн, – показал Мерри. – Эта река течет от Курганов[118] прямо на юго–запад, через самую чащу, и впадает в Брендивин неподалеку от Осеки. Туда нам не надо. Говорят, долина Вьюна – самое странное место во всем лесу. Точнее даже сказать, оттуда–то вся странность и расходится!
Хоббиты посмотрели туда, куда показывал палец Мерри, но ничего не увидели, кроме тумана над глубокой сырой долиной Вьюна, а за туманом уже и вовсе ничего было не разглядеть. На вершине начинало припекать. Время, должно быть, близилось к одиннадцати, но осенняя дымка по–прежнему застилала дали. На западе не было видно ни Заслона, ни долины Брендивина, а на севере друзья, как ни всматривались, не заметили ничего, что хоть отдаленно напоминало бы полосу Большого Западного Тракта, куда они хотели попасть. С юго–востока холм круто обрывался, и казалось, что за чертой деревьев он уходит в непредставимую глубину, точно склон подводной горы, лишь малой своей частью выступающей из пучины. Хоббиты сели на зеленую травку и, поглядывая на лесные просторы вокруг, пообедали. Когда солнце миновало полдень, на востоке за лесом проступили серо–зеленые волны Курганов. Это весьма обрадовало друзей – приятно увидеть, что Старый Лес все–таки имеет край! Но идти в ту сторону они, если, конечно, получится, не собирались – Курганы в хоббичьих сказаниях окружала такая же зловещая слава, как и сам Лес.
Наконец друзья решились двинуться дальше. Тропа, которая привела их на холм, продолжалась и с другой стороны, но хоббиты очень скоро поняли, что она чересчур забирает вправо. К тому же сразу от подножия тропа пошла под уклон. Она явно уклонялась к долине Вьюна – то есть совсем в ином направлении, нежели было нужно. Хоббиты немного посовещались и решили, сойдя с тропы, двинуться прямиком на север: все–таки Тракт лежал именно в той стороне, и не так уж далеко, хотя с холма они его увидеть не смогли. На глаз казалось, что слева от тропы суше, стволы стоят не так часто, и не дубы да ясени вперемежку с другими деревьями, странными и безымянными, которых справа было порядком, а в основном сосны да тощие ели.
Поначалу все складывалось удачно, хотя, когда сквозь кроны хоббитам удавалось увидеть солнце, становилось ясно, что они все–таки чрезмерно уклоняются к востоку. Вскоре, однако, стволы снова начали понемногу смыкаться, причем именно в тех местах, где лес издали казался чище и светлее. Земля вдруг пошла волнами, словно в давние времена ее взрыли великанские колеса каких–то чудовищных повозок, а теперь колеи расползлись, осели и заросли колючей куманикой. Тянулись эти колеи, как нарочно, наперерез, так что приходилось каждый раз спускаться и снова подниматься наверх, а это было весьма затруднительно, особенно для пони. Спускаясь в очередной овраг, путники неизменно попадали в густой колючий кустарник, откуда можно было выбраться, лишь взяв правее и пройдя некоторое время по дну; взобравшись же наверх, они неизменно обнаруживали, что деревья сомкнулись еще гуще, вокруг стало еще темнее и влево, наверх, идти почти невозможно. Хоббиты вынуждены были сворачивать вправо и снова терять высоту.
Через пару часов хоббиты утратили всякое представление о том, куда идут. Одно только было понятно: отнюдь не на север. Шаги их как бы направляла чья–то воля, желавшая, чтобы они следовали на юго–восток и только на юго–восток – не прочь из Леса, а в самое его сердце.
Уже давно перевалило за полдень, когда они спустились, цепляясь за траву, в очередной овраг, оказавшийся шире и глубже всех предыдущих. Отвесные склоны так заросли колючками, что выбраться наверх, не бросив на дне всех пони вместе с поклажей, не представлялось никакой возможности. Оставалось только идти направо, по дну. Под ногами вскоре зачавкало, на склонах стали пробиваться родники – и вот уже по дну, журча и булькая среди зарослей, побежал ручей. Начался довольно крутой спуск. Ручей набрал силу и с шумом понесся вниз. Ветви над головами хоббитов сомкнулись, и они очутились в сумрачном туннеле.
Проспотыкавшись еще немного в полумраке, путники внезапно вышли из тени на свет, лившийся как бы из распахнутых впереди ворот. Проведя пони под ветвистой аркой, хоббиты оказались на берегу реки, оставив позади высокий скалистый обрыв с узкой расселиной, из которой они только что появились. Вдоль воды тянулась широкая полоса трав и камышей; другой берег тоже был крутым и обрывистым. Золотой свет послеполуденного солнца окутывал потаенную речную долину теплом и дремой. Посреди лениво вилась бурая полоска воды, окаймленная ивами; ивы перекидывали ветви через поток, упавшие стволы ив преграждали течение, и тысячи облетевших ивовых листьев скапливались в затоках. Воздух был весь запорошен этими желтоватыми узкими листьями, слетающими с ветвей, – в долине дул теплый легкий ветерок, камыши на реке шуршали, ветви ив тихонько поскрипывали.
