Князь кивнул с покровительственным видом, грохот заглушал слова, видно только разинутый рот, белые блестящие зубы на покрытом пылью лице. Иггельд насторожил слух, но услышал только довольный голос человека, стоявшего справа от князя:
– Чьи эти люди?
– Бера Озбириша, – ответил Брун. – Он первым откликнулся на мой призыв, но прибыл только сейчас…
– Зато как, – сказал тот восторженно. – Разве с этими стальными львами не победим?
Брун проговорил мрачно:
– Только бы оставались верными. Когда на страну сыплются такие удары, то все разбегаются в страхе. Каждый начинает рвать добычу не у врага, а у ослабевшего соседа. Мы должны быть едины!..
Всадники проносились мимо, уже все что-то выкрикивали, Иггельд видел веселые лица, смеющиеся глаза. Отсюда, сверху, в металлических доспехах и переливающихся на солнце кольчугах они казались плотной стаей рыбы, идущей на нерест, но когда проскакали мимо, за ними остался жаркий накаленный воздух и облачко бурой прожаренной пыли.
Ратша толкнул Иггельда в бок, лицо сияло довольством.
– Ну как тебе такое?
– Мощь, – признался Иггельд. – Я не видел, как они дерутся, но не представляю, как артане смогут выдержать удар такой конницы!
– Никто не может, – заверил Ратша. – Надеюсь, князь сегодня же придумает, чем заняться и нам. Пока армия развертывается, это займет дни и недели, но мы могли бы прям сегодня!.. Пойдем в корчму, поедим, подумаем. Если надо, он сам за нами пришлет человека, а если нет, то после обеда заявимся к нему и скажем… Да, скажем! Ты как?
– Скажем, – согласился Иггельд. Он посмотрел в небо. – Бедный Чернышик…
– Почему бедный?
– Все летает… Голодный, наверное.
– Он у тебя всегда голодный, – уличил Ратша. – А летать сейчас не трудно, крылья растопырил – и все. Даже я чуйствую, какой теплый воздух от земли идет. Коня поднимет!
Народу в княжеском дворе и на площади перед дворцом становилось все больше – куявы любят поспать, Иггельд и Ратша едва протолкались на свободное место, осмотрелись, Иггельду есть не хотелось, но Ратша резонно спросил, а чем еще заняться, если не есть, пить да по бабам, Иггельд нехотя потащился следом. Ратша на ходу расстегнул пояс, расстегнул ворот рубашки, закатал рукава выше локтей, намереваясь заняться очень серьезным и важным делом поглощения жареного кабанчика. Как они уже достали, эти жареные кабанчики, подумал Иггельд сердито.
Когда миновали ворота постоялого двора, вдали звонко и торжественно пропели трубы. Донесся далекий звук, будто стучали в огромные бубны. Ратша прислушался, повертел головой. Иггельд остановился, тоже оглядывался, искал глазами хоть что-то, что стряхнет это ощущение неудачи, но все равно видел только крупное властное лицо князя с его насупленными бровями, полные гордости и вызова глаза, плотно стиснутые губы. Нет, вроде бы получил даже больше, чем ожидалось: вон какую вотчину светлейший князь пожаловал! Но все-таки неспокойно, даже тревожно. Не успел поговорить о самом важном: где же и каким боком впишется в эту войну со своим Чернышом, чтобы с наибольшей пользой, да и вообще…
Ратша вернулся, выглянул из ворот.
– Ого! – донесся его удивленный возглас. – Да ты не поверишь… Да очнись же!
Надо было что-то ответить, Иггельд сказал раздраженно:
– Ну что там?
– Посмотри сам!
– Говори, – отозвался Иггельд. – Тебе же все видно.
– Ты не поверишь!
– Поверю, – устало возразил Иггельд.
– Не поверишь, – сказал Ратша настойчиво. – Иди сюда! Кто не хотел идти жрать? Прикидывался, значит?
На улицу со стороны городских ворот въезжали пятеро артан. Все обнаженные до пояса, хотя уже немолоды, но тела их на зависть вельможам сухи и поджары, с блестящей здоровой кожей и перекатывающимися мышцами. У всех пятерых волосы прихвачены широкими стальными обручами: поговаривают, что артане в бою еще и бодаются, как козлы, а удар головой вообще страшен и без всякого стального обруча, на запястьях и бицепсах боевые браслеты: толстые, с шипами, с ловушками для улавливания лезвия чужого меча.
Их окружали всадники Бруна, пышно одетые, в прекрасных доспехах, с султанами на шлемах и с такими же султанами, укрепленными между конских ушей. Иггельд ощутил, что на фоне таких вот полуголых воинов они выглядят как надутые петухи, нелепо разряженные, смешные в своем стремлении нацеплять на себя побольше ярких перьев.
– На пленных не похожи, – пробормотал он.
– Какие пленные! – воскликнул Ратша. – Смотри, с каким почетом их встречают!.. Неужели начинаются переговоры о мире?
– Вряд ли, – сказал Иггельд с сомнением. – Сейчас ни им это не надо, ни нам…
– Почему?
– Они прут, не встречая сопротивления, а переговоры начнут, когда расшибутся о какую-нибудь твердыню. Нам тоже сейчас мир зачем? Слишком много прогадали. Да еще так быстро, что еще не опомнились, не смирились… Нет, тут что-то иное.
– Да, – сказал Ратша, – тут ты, цыпленок, прав. Ну, пойдем есть?
– Ты что? – удивился Иггельд. – Сам уже сейчас побежишь следом.
– Я? Это ты побежишь, а я пошествую, как положено мужчине.
Он не стал опускать рукава или застегивать рубашку на груди, но концы расстегнутого пояса попытался свести воедино. От него пахнуло волной жара, как от разъяренного дракона. Иггельд смотрел вслед проехавшим артанам и почетной страже, за спиной слышались проклятия, наконец Ратша выдохнул весь воздух, что еще оставался в нем, втянул живот, и проклятая пряжка защелкнулась со стуком захлопнувшихся перед носом врага крепостных ворот.
– Фу, – просипел Ратша. – Ну и ремни делают!
– Проколи еще дырку, – посоветовал Иггельд.
– Куда еще? – огрызнулся Ратша замучено. – Уже ремень кончается от этой спокойной жизни…
– Другой закажи, – предложил Иггельд.
– И ходи с пузом ниже колен? Нет уж, надо в ратное поле, подрастрясти жирок…
На всем пути не встретили человека, что шел бы навстречу, все бежали вслед за всадниками. Когда добрались до площади, там и без того уже ожидающая новостей толпа, прибывшим пришлось пробираться через толпу, Иггельд с Ратшей успели рассмотреть их если не вблизи, то на достаточном расстоянии. Артане все пятеро немолоды, сейчас еще заметнее их мужская стать, нерастраченная сила, гордость и отвага, что сквозят в каждом жесте, каждом взгляде.
Это воины, подумал Иггельд невольно. Настоящие воины, что рождены для войны, созданы для войны, росли для войны и набегов. О каком мире они могут говорить? Разве что предложат, чтобы мы сами надели ярмо и пошли покорно пахать землю… Да и то это им неинтересно. По мордам видно, что им не сама наша покорность нужна, а бой, побоище, сражение, битва – когда кровь кипит, когда звон мечей и лязг, крики ярости и боли, стук копыт, когда жизнь и смерть на лезвии верного топора или чужого меча…
