В банях было светло — яркий солнечный свет проникал сквозь окна, проделанные в потолке. В первом помещении посетители раздевались, оставляя свои вещи под присмотр банного служителя, на редкость волосатого детины, расхаживавшего по своим «владениям» с таким высокомерным видом, будто они действительно искони являлись его вотчиной. Отчасти так оно и было, поскольку и отец, и дед смотрителя здесь работали.
Нынешний смотритель славился своей беспримерной честностью. При нем в банях никогда еще не случалось краж. Разумеется, на это можно возразить, что в общественные бани ходят люди, у которых и стащить-то нечего, но, как любил повторять смотритель, даже если бы сюда явился первейший богач из числа вендийских купцов — он бы вышел отсюда таким же замотанным в шелка, унизанным золотыми кольцами и браслетами как и вошел.
Впрочем, пресловутая честность отнюдь не отменяла множества мелких услуг, которые смотритель оказывал своим лучшим друзьям. А Конан-киммериец входил в число избранных.
Точнее, он стал считаться таковым, едва лишь появился в банях вместе с бритунцем и, выудив из кошеля Олдвина пару золотых, показал их смотрителю.
— О, мой друг! — поспешил к нему смотритель, низко кланяясь и простирая руки как бы в ожидании неслыханных милостей от всемогущего покровителя.
Конан сжал монеты в кулаке.
Смотритель выпрямился и устремил на Конана честный взгляд широко раскрытых темных глаз.
— Мы желаем навестить бани, — сказал киммериец. — Мой друг, — он показал на Олдвина, — путешествует. Он изучает нравы и обычаи разных людей. Ведет записки.
— Э? — смотритель приподнял брови и сложил
их «домиком». Теперь он напоминал ученика, внимающего учителю.
Конан отметил про себя, что у смотрителя имеется несколько выражений лица, припасенных на всякий случай жизни и для каждой ситуации. Набор случаев и ситуаций, очевидно, был у смотрителя весьма ограничен. Сейчас он пытался понять, с каким именно феноменом он столкнулся и перебирает последовательно наиболее подходящие гримасы.
— Итак, мой друг бритунец, господин Олдвин, желает посетить общественные бани Шадизара, — продолжал Конан. — Ия хотел бы, чтобы у него остались наилучшие воспоминания об этом.
— Это запросто можно устроить, — заявил смотритель, с облегчением помещая на своей физиономии широкую дружескую улыбку. Он наконец понял, что от него ожидают услуг и любезностей и готовы оплатить хорошее поведение парой золотых.
— Нам нужно чистое белое покрывало, кусок мыльного корня и… взглянуть на вещи дервиша Заграта, — продолжал Конан.
Не переставая улыбаться, смотритель заметил:
— Уже десять поколений моих предков служили в этих банях. И ни разу за все эти века ни одна вещь здесь не пропала. Гости никогда не бывали недовольны. Все и всегда счастливы видеть нас, потому что мы…
— Да, да, — перебил Конан, — я знаю, что ты честен, как и всякий замориец.
В последней фразе варвара таилась злая ирония: ни один народ во всем Хайборийском мире не пользовался такой скверной репутацией лжецов, воров и проклятых злослужителей, как заморийцы. Однако сами они, потомки древнего народа, полагали себя людьми высшей расы и держались соответствующе, особенно перед чужаками.
— И коль скоро моя честность не должна подвергаться ни сомнениям, ни испытаниям… — продолжал смотритель одежд.
— Никто не намерен подвергать твою честность испытанию, — перебил Олдвин. Он счел, что Конан слишком медлит при ведении переговоров. Дело-то пустяковое! И что это киммериец вздумал разводить долгие дискуссии? Не лучше ли сразу сообщить, что именно требуется от этого полуголого банщика!
Конан остановил приятеля движением руки.
— Я вовсе не желаю ничего здесь украсть, — сказал киммериец возмущенно.
Смотритель чуть отступил от него, шлепнув по влажному полу босой ногой.
— Я ведь не знаю, что у тебя на уме, чужеземец.
— Всего лишь взглянуть на одежду Заграта-дервиша, — был ответ.
— Взглянуть? — переспросил смотритель.
— Брось притворяться! Не ломайся, ты ведь не девственница в лапах разбойников! — взорвался Конан. — Можно подумать, ты никогда не оказывал таких услуг своим друзьям, когда они заходили в баню…
— Сейчас я, кажется, припоминаю один похожий случай, — как бы между делом заметил смотритель. — Да, это был очень похожий случай, если не считать одного различия. Небольшого, но существенного отличия.
— Какого? — нетерпеливо спросил бритунец.
Смотритель устремил на него пронзительный взгляд.
— В том случае, о котором я вдруг вспомнил, речь шла не о двух золотых, а о пяти. Полагаю, мы могли бы подстегнуть мою память… Мне лучше думается, когда обстановка в точности повторяется…
— Дайте ему пять золотых, — обратился Конан к бритунцу. — Скорей! Не будем терять время!
Олдвин выложил пять золотых. Смотритель взял их быстрым, уверенным жестом. Конан мог бы поклясться, что это движение смотритель бань повторяет в тысячный раз. Да от предков наверняка кое-что унаследовал. Хватку — это уж точно.
— Вот его вещи, господа! — Смотритель подвел Конана и его спутника к кучке неопрятного тряпья, сброшенного прямо на пол. — Погодите, не нужно их ворошить!
— Лично я не намерен к ним прикасаться! — прошептал бритунец. — Даже интерес к чужим нравам и обычаям не вынудит меня трогать эти кошмарные лохмотья.
— Я должен запомнить, как они лежат, — пояснил смотритель, — чтобы потом, когда вы закончите, вернуть одежде ее, так сказать, изначальное состояние. Мне совсем не нужно, чтобы посетитель был недоволен. Он вообще не должен догадаться о том, что кто-то нарушил покой его вещей, покуда сам он наслаждался услугами нашей купальни.
Конан весело фыркнул, а на лице бритунца появился ужас.
Возможность порыться в барахле дервиша больше не представлялась ему такой уж заманчивой. Конан, напротив, предвкушал нечто необычное и, несомненно, интересное.
Киммериец наклонился над тряпками. Олдвин тронул его за плечо.
— Осторожней! — произнес он.
Конан повернулся к нему.
— Что такое?
— Разве вы не видите?
Он указал на лохмотья дервиша. По тряпкам медленно, с достоинством перемещалась огромная вошь: Из складок деловито выбралась другая и присоединилась к первой.
Конан поворошил тряпки ногой, и вдруг что-то звякнуло среди ветоши. Киммериец быстро протянул руку и схватил некий маленький предмет.
Смотритель одежд наблюдал за ним ревниво.
— Ничего не красть! — повторил он, беспокойно ворочая головой на тонкой шее. — Все положить как есть обратно!
