Виталий Цориев - Блики

Он решает идти прямо, в сторону торгового центра. Внимательно смотря под ноги, боясь напороться босой ногой на осколок пивной бутылки, он осторожно ступает между большими кочками, чувствуя прикосновения прохладной скользкой гнили к своей коже, то и дело взмахивая руками и балансируя, чтобы снова не упасть. Спустя полчаса он понимает, что напрямик к центру не выйти – пока он шел вперед, болотная вода становилась все глубже, вначале скрывая его ноги по щиколотки, потом по колено, и, наконец, его путь преградила большая глубокая лужа, перебраться через которую можно было только вплавь.

Артур чертыхается, прикидывает, сможет ли обойти эту топь с правой стороны, и, так как лезть в лужу, несмотря на жару, ему не хочется, а других вариантов он не видит, он тащится в обход. Он думал, что доберется до торгового центра за пятнадцать-двадцать минут, но, по его ощущениям, прошло уже больше часа, а расстояние все еще не сократилось на сколько-нибудь заметный отрезок: буквы продолжали мерцать вдалеке, на фоне серого неба, совсем не приблизившись к нему. Никаких звуков, кроме чавканья и урчания болота, как будто переваривающего в своей утробе проглоченных жертв. Никакого движения, никаких примет живых людей. Артур закрывает глаза и перед его внутренним взором проносятся несколько сценок, словно вырезанных из фильма. Крысиная возня и писк. Они, эти живучие твари, проникают внутрь через канализационные трубы, выпрыгивая друг за другом из унитазов, и разбегаются по зданию, стуча когтистыми лапками по зеркалистому полу из глянцевой керамической плитки. Горы тухлых трупов в галереях торгового центра. Тела детей нежнее и крысы начинают свою трапезу с них. Артур массирует веки большим и указательным пальцами левой руки, несколько раз моргает. Ждет, когда эти образы поблекнут и исчезнут из его головы. «Чертовы наркотики, нужно быть с ними осторожнее, а не то можно – одним прекрасным днем! – очнутся в дурке в окружении бормочущих шизофреников и пускающих пузыри дебилов». Когда наваждение отпускает его, он идет дальше, думая, не мираж ли его цель и не придется ли ему вечно скитаться по этому гиблому месту, словно призраку, застрявшему в чистилище, но спустя еще полчаса, описав дугу вокруг центра, он замечает грунтовую дорогу из глины, булыжников и гравия и вздыхает с облегчением, думая, что она выведет его к живым людям.

Куски щебня врезаются острыми краями в его ступни, заставляя его рефлекторно морщиться от боли, но он не обращает на это внимание и даже ускоряет свой шаг. Дорога идет по направлению к двум большим холмам с необычной текстурой, и Артур не сразу понимает, что это огромные горы мусора и он сейчас находится на территории свалки. По мере того, как он подходит к ним, эти груды хлама закрывают собой горизонт и большую часть неба. Оказавшись у их подножия, он видит, что и здесь не сможет выйти: свалка отгорожена от пустыря перед ней, за которым начинается парковка торгового центра, трехметровым сетчатым забором с кольцами колючей проволоки на верху. Кажется, что забор уходит влево и вправо до самого горизонта, насколько видит глаз. Цинковый блеск сетки, сплетенной из сцепленных друг с другом зигзагов стальной проволоки, такой крепкой, прохладной на ощупь. Он мог бы вскарабкаться по ней, продевая пальцы рук и ног в ее ячейки, но на трехметровой высоте его бы ждали заросли металлического терновника, свернувшегося в причудливую тройную спираль. Их он не сможет преодолеть, ведь на нем нет ничего, кроме трусов. Артур подходит к сетке в плотную, не веря своим глазам, до последнего надеясь найти проделанную кем-нибудь дыру, но её нет – забор абсолютно новый и сделан на совесть: никаких дыр, никаких щелей, сквозь которые смог бы пролезть человек. «Никто не сможет выбраться отсюда, кроме крыс», вспоминает он строчку из популярной песни и усмехается: «Они бы ещё ток пустили по периметру, чтобы никто не спёр их мусор!».

Уловив шорох за своей спиной, Артур резко поворачивается, скользя ступнями по влажной илистой почве, похожей на смоченный сигаретный пепел. У подножия правой из двух огромных, высотой с пятиэтажное здание гор из старых холодильников, стиральных машин, диванов с прорванной обивкой и торчащими ржавыми пружинами лежит куча тряпья. Вороны беззвучно реют в небе над вершинами этих искусственных пологих гор, выискивая гнилое мясо или другую испорченную еду. Приторно-сладкий запах разложения, тяжелые взмахи черных крыльев. Куча тряпья начинает шевелиться и Артур понимает, что это человек. Подернутые белесой пеленой глаза, кратеры язв по всему телу, ампутированные выше колен ноги. Артур подходит ближе, чтобы лучше рассмотреть бомжа.

Культи ног гниют, кажется, как будто он сам отпилил их прямо здесь, на свалке, ржавым зазубренным куском металлического листа, оторванного от кузова машины: раны так и не затянулись и влажно поблескивают в тусклом солнечном свете. Старик подползает на руках к Артуру, падает перед ним чуть не лицом в грязь, плачет в голос, целует ему ступни, голени, тянется, приподнявшись и подобрав под себя культи, трясущимися грязными руками к его трусам. Артур отшатывается.

– О, Господь Вседержитель! Наконец ты послал его к нам, наконец, все изменится. Ты должен объединить раздвоенный мир, должен вернуть нам наши подлинные тела! – По морщинистым щекам старика, покрытым волдырями и язвами, катятся слезы. Голова запрокинута назад, глаза устремлены ввысь. Проговорив всё это, он опять с размаху падает ниц, в ноги к Артуру – Дай я поцелую тебя, юнец! Дай насладится твоим запахом, это настоящая плоть… Я так устал от своей фальшивой оболочки, верни мне мое подлинное тело, молодость моей души… – произнося слова в начале очень громко и четко, к концу своей речи старик переходит на еле слышное бормотание, почти шепот.

– Е..ный старик, ты безумен! – Артур смотрит на бомжа с недоумением и ухмылкой. Привстав на руках, тот садится на землю, выставив обрубки своих ног вперед. Он опустил свои серые глаза долу и уставился на ступни и голени Артура, лишь изредка позволяя себе поднять взгляд выше. Из кучи тряпья вслед за стариком выныривает крыса, бежит к нему, словно ручной зверь, останавливается у правой культи. Старик гладит ее облезшую шкуру, доставляя ей этим удовольствие: крыса прикрывает бусинки глаз, тихо попискивает.

– Тебе лучше выслушать меня, сопляк, – старик перестает гладить крысу и та вновь начинает суетливо крутить головой, обнюхивает его сморщенное грязное бедро, озираясь по сторонам. Теперь старик говорит ровным спокойным голосом.