– Надо, графинюшка. Надо. Других-то приказов из Центра пока не поступало. Следовательно, будем по-прежнему выполнять должностные обязанности, предусмотренные штатным расписанием. Кушай, солнышко. Кушай. Восстанавливай силы, растраченные за ночь…
Они подошли к руслу высохшего – во время вчерашнего землетрясения – ручья. Погода неожиданно испортилась. Подул холодный и резкий северный ветер. Из низких серых туч посыпалась мелкая снежная крупа. По тучам – беспокойно и угрожающе – принялись размеренно перекатываться голубые и светло-зелёные волны полярного сияния.
– Нет, снег нам нынче ни к чему, – озабоченно нахмурился Лёха. – На метеостанции даже лыж нет. Может, снегоступы – из какой-нибудь толстой проволоки – сплести?
– Зачем нужны снегоступы? – удивилась Ванда.
– Не знаю. Например, чтобы добрести – через глубокие снежные заносы – до запасного аэродрома.
– Зачем нам понадобился аэродром?
– Например, чтобы разжиться самолётом и улететь куда-нибудь.
– Куда? И зачем?
– Ну, мало ли. На свете всякое случается…
– Что это? – насторожилась Ванда. – Звон какой-то.
– Звон, – подтвердил Лёха, а через мгновение, торопливо схватившись ладонями за уши, опустился на колени. – Больно-то как!
Голову разрывала страшная боль. Казалось, что мозг – упрямо и настойчиво – долбит плотницкое острое долото. Или, к примеру, тупая столярная стамеска. А, вот, и дрель, оснащённая толстым сверлом, подключилась, насмешливо подвывая, к процессу…
«Терпи, братец. Терпи, – посоветовал заботливый внутренний голос. – Всё, даже такой безысходный кошмар, когда-то заканчивается. Терпи. Других вариантов-то, всё равно, нет».
Звон резко оборвался.
– Фу, кажется, закончилось, – отнимая-опуская ладони, облегчённо выдохнул Лёха. – Ты как, сероглазка?
– Жива, вроде, – отозвалась жена. – Только кровь сочится из ушей. Капает. Больно.
– Возьми носовой платок.
– Спасибо. У меня есть свой… Посмотри-ка на небо.
Лёха, задрав голову, восхищённо присвистнул:
– Ничего себе! Дела…
Через небосклон – с севера-востока на юго-запад – проходила очень широкая белёсая полоса, отливающая по краям ультрамарином.
– Это он пролетел? – не поднимаясь с земли, чуть охрипшим голосом спросила Ванда. – Астероид?
– Вполне может быть. Вполне… Сиди, сиди. Не вставай.
– Почему?
– По кочану. Бережённого, как известно, Бог…
Закончить фразу Лёха не успел – вокруг надсадно загрохотало, и ударная волна, пришедшая не пойми и откуда, сбила его с ног.
Земля затряслась – словно припадочный престарелый эпилептик. Толчок следовал за толчком. Юго-западная часть горизонта нестерпимо сияла. Казалось, что где-то там прячется белое гигантское солнце.
«Апокалипсис, мать его. Причём, во всей своей красе, – объявил хладнокровный внутренний голос. – Хотя, может, ещё и пронесёт. В хорошем смысле пронесёт, понятное дело. Без пошлых туалетных вариаций и глупых подколов… Штанишки-то, братец, сухие? Молодец, одобряю… Землицу-то всё трясёт и трясёт. Так и хроническую мигрень – между делом – можно заработать. Что будем делать, если землетрясение разрушит здание метеостанции? А если все продуктовые запасы – вместе с морозильными камерами – провалятся в бездну? Ладно, что-нибудь придумаем. Не впервой…»
Минут через пятнадцать-двадцать ситуация слегка нормализовалась. Земля, конечно, ещё покачивалась и подрагивала, но уже откровенно лениво и устало. На юге и юго-западе надсадно грохотало – далёкой хриплой канонадой. А, вот, яркое белое свечение исчезло без следа.
– Чёрт, коленку слегка ушиб об камень, – пожаловался Лёха. – Пару-тройку суток придётся хромать… Как ты, любимая графиня?
– Удивительно, но с ума пока не сошла, – сообщила Ванда. – Дамской истерики не наблюдается. Даже, представь, не описалась.
– Одобряю и восхищаюсь.
– Значит, астероид, всё же, упал?
– Без сомнений.
– И, что будет дальше?
– Скоро, сероглазка, узнаем, – успокаивающе подмигнул Лёха. – О, ветерок задул. С юго-запада.
– Задул. Очень тёплый и ласковый.
– Ну-ну. Знаем мы эту обманную и сладкую ласковость. Как же, сталкивались. Причём, неоднократно…
– Встаём?
– Поднимаемся.
– И следуем по первоначальному маршруту?
– Нет, естественно. Немедленно, не теряя времени, возвращаемся на метеостанцию.
– Что так? – лукаво прищурилась Ванда. – У нас же строгие и незыблемые инструкции. Мол, пока других приказов из Центра не поступало, необходимо старательно, не отвлекаясь на всякую ерунду, присматривать за рабочими точками.
– Пренебрежём. До окончательного прояснения ситуации. Давай, любимая, руку.
– Спасибо… Ой, журчит!
– Журчит, – подтвердил Лёха. – Наш ручей опять – до самых краёв – заполнился водой.
– Точно, заполнился. Причём, какой-то грязноватой и дурно пахнущей водицей… Ой, кто это плывёт?
– Похоже, крокодил.
– Шутка т-такая? – слегка заикаясь, уточнила Ванда. – Г-глупая и совсем несмешная?
– Вовсе и не шутка. А самый натуральный крокодил. Тропический и – как минимум – восьмиметровый. Или же аллигатор. Мать его скользкую…
– Не надо при мне выражаться.
– Извини. Не буду.
– Симпатичное такое брёвнышко. Тёмно-зелёное. Утыканное толстыми тёмно-фиолетовыми иголками.
– Давай-ка, милая жёнушка, отойдём подальше от берега ручья, – предложил Лёха. – Чисто на всякий пожарный случай. Пока нам головы и ноги не откусили… И по сторонам внимательно поглядываем. Под ноги смотрим. Наблюдаем за небесами.
– Думаешь, что у этого крокодила имеются закадычные друзья и подружки?
– К Папе Римскому в гости не ходи. Неприятности и гадости, как всем хорошо известно, обожают собираться в дружные стаи.
Из-за тёмно-серых туч неожиданно выглянуло солнышко.
– Обыкновенное солнышко. Светло-жёлтое и тёплое, – расстегивая на комбинезоне молнию, поделилась ощущениями Ванда. – Совсем даже и не заполярное. Висит себе в небесной вышине и старательно кочегарит. Фу, как жарко… Что, планетарная ось сместилась, поменяв угол наклона, в очередной раз?
– Очень похоже на то.
– А-а-а!
– Что ещё случилось?
– Змея! Огромная!
– Змея, – хмыкнув, подтвердил Лёха. – Толстая, длинная и узорчатая. Скорее всего, анаконда… А почему ты так громко кричишь? Змея, не обращая на нас никакого внимания, ползёт куда-то по своим змеиным делам. Зачем же пугать бедное животное? То бишь, мирное холоднокровное существо? И вообще, анаконды охотятся сугубо по ночам…
– Но я же не знала про это. Извини. Больше такого не повторится, – принялась оправдываться жена. – Ой, лошадки! – восторженно захлопала в ладоши. – Полосатенькие!
