Ветви и сучья так и вцепились в его одежду. Куда же теперь идти?
Хаген попытался вспомнить, но тщетно: тогда все произошло очень быстро. Он не рассчитывал сюда возвратиться и не стал запоминать дорогу. Он нерешительно, наугад углубился в чащу и вскоре заблудился окончательно. Лес здесь был очень густой, хотя на ветвях лишь едва-едва начали проклевываться зеленые листики. Летом, когда деревья покроются густыми кронами, здесь даже в полдень будет мрачно, как в склепе.
Хаген не помнил, как долго он уже блуждал по лесу. Каждый шаг давался ему с трудом. Несмотря на холод, лоб его покрылся потом, глаз нестерпимо ныл. Теперь, даже если он захочет, обратную дорогу найти уже не сможет. Но тут до слуха его донесся лай. Хаген остановился.
Лай затих, снова воцарилась тишина, наполненная лишь дыханием леса. Затем лай послышался вновь, уже громче и ближе. Но звучал он как-то необычно — словно волк пытался лаять по-собачьи.
Он прислушался и, сменив направление, пошел на лай. Звуки больше не повторялись, но теперь Хаген знал, что он на правильном пути. То и дело поскальзываясь на глинистой почве, спотыкаясь и хватаясь за ветки, он упорно шел вперед. Платье его порвалось и запачкалось грязью, когда наконец лес перед ним расступился и взору открылась маленькая серповидная поляна. Задыхаясь, Хаген остановился и тяжело оперся о ствол дерева.
Хижина по-прежнему стояла на своем месте. Ничего не изменилось с тех пор, как он впервые здесь побывал: штабель дров возле двери, перекошенный ставень единственного окошка, дымок из трубы.
Хаген шагнул вперед. Но когда он приблизился к дому, из тени крыльца навстречу ему выскочил темный силуэт, преграждая путь. Это был Фенрис, чей лай указал ему дорогу, только теперь он был похож не на собаку, а на сказочного волка: густая шерсть огромного зверя стояла дыбом, мощные клыки обнажились, из пасти капала пена. Рука Хагена скользнула к рукояти меча: урчание пса стало угрожающим, еще чуть-чуть — и он бросится на чужака.
Дверь хижины отворилась, на крыльцо вышла старуха.
— Фенрис! — окликнула она собаку, — На место! А ты, Хаген из Тронье, не делай глупостей, оставь в покое свой меч. Фенрис разорвет тебя, не успеешь ты его выхватить.
Хаген отпустил меч, Фенрис рявкнул еще раз, бросил на пришельца последний, предупреждающий взгляд и затрусил прочь. Хаген не двигался с места, пока собака не исчезла за углом хижины. Он был совершенно уверен, что эта бестия совсем одичала с тех пор, как он ее видел в последний раз. В смятении он последовал за старухой в дом.
Внутри тоже все оставалось по-прежнему. Одинокая кровать, ларь и стол с двумя приземистыми лавками да огонь в очаге — все такой же жалкий, только чтобы согреть избушку. Только вот серебряный молот Тора над дверью исчез, и простое деревянное распятие одиноко висело на стене.
— Затвори дверь, — приказала старуха. — И говори, зачем пришел.
Хаген повиновался, но, когда он повернулся к старухе, на него вдруг накатила слабость, боль в голове вспыхнула с новой силой, и он застонал. Пошатнувшись, он попытался за что-нибудь ухватиться и так и упал бы, если бы старуха вовремя его не подхватила. Он мешком осел на лавку, голова у него кружилась.
— Да ты просто глупец, Хаген! — заявила старуха. — Притащиться сюда в таком состоянии!
Хаген хотел что-то ответить, но не смог. Боль как будто острой иглой сверлила глаз, отнимая рассудок; ничего, кроме боли, не существовало в этот миг. Через несколько минут она немного отступила, сменившись бесконечной слабостью.
Он попытался подняться, но старуха бесцеремонно пихнула его назад. Сняв с него шлем, она размотала повязку. Бормоча себе под нос, знахарка принялась ощупывать рану — боль исчезла совсем.
— Благодарю… тебя. — Голос Хагена дрожал от изнеможения, — Кажется, я потерял бы рассудок, если бы боль продолжилась хоть еще мгновение.
— Думаю, ты и так его уже потерял, — Старуха покачала головой. — Ты что, рехнулся — с такой раной проделать путь от Вормса до этих краев? Ты мог потерять не только жалкие остатки своих мозгов, но и жизнь, Хаген. Ты что, хотел себя угробить? — Живые глаза ее блестели, между тонкими, едва различимыми на морщинистом лице бровями залегла глубокая складка. — Мне кажется, именно этого ты и хотел, — вполголоса задумчиво пробормотала она, со вздохом опускаясь на лавку. — Я считала тебя умнее, Хаген, — Старуха вновь умолкла, погрузившись в раздумья, — Страшную рану ты получил, — немного погодя продолжала женщина, — Но, как вижу, тебя лечил хороший лекарь. Я не могу больше ничего для тебя сделать, — Вдруг в ее голосе послышались суровые нотки: — Надеюсь, ты явился не с безумной просьбой вернуть тебе зрение?
— Мне нужно поговорить с тобой, — промолвил Хаген.
На лице старухи не дрогнул ни один мускул.
— Интересно, о чем же хочет разговаривать мужчина со старой умалишенной знахаркой, Хаген из Тронье?
Хаген разозлился:
— Не держи меня за дурака, старуха! Ты еще не выжила из ума и вовсе не безобидная знахарка.
— А кто же, — улыбнулась старуха, — кто же я, по-твоему?
— Не знаю. Может, ведьма, а может, сама Фригг — я не знаю.
Тонкая насмешливая улыбка тронула потрескавшиеся губы старухи.
— Может, сама Фригг, говоришь. Если бы я была супругой Одина, Хаген, с твоей стороны было бы легкомыслием разговаривать со мной в таком тоне, тебе не кажется? Когда ты побывал здесь впервые, мы тоже говорили о богах. И не ты ли сам тогда сказал, что они мстительны и злопамятны?
— И что же? — Хаген коснулся глаза, — Что же еще они могут мне сделать?
— Многое, Хаген, — Лицо старухи стало серьезно.
У Хагена пересохло горло.
— Ты… очень хорошо знаешь, зачем я здесь.
— Знаю? — Старуха снова расхохоталась гортанным каркающим смехом, — Даже если бы я это знала, кто сказал тебе, что меня интересует твоя судьба? Ты действительно веришь, что богов заботят судьбы отдельных людей?
— Да, верю. Потому что мы им необходимы. Они не могут существовать без нас, так же как и мы без них.
Старуха вздохнула:
— Хаген из Тронье, как же ты, должно быть, отчаялся, если явился сюда за советом!
— Да, — пробормотал Хаген, не поднимая глаз, — Я… не вижу выхода.
— Впервые в жизни, — кивнула старуха, — Или я ошибаюсь? Ты никогда прежде не знал этого чувства. Никогда не знал, что значит оказаться в таком положении, в котором любое действие будет ошибочным. Как бы ты ни поступил — будет только хуже. Всю жизнь ты полагался на свои силы и твердость духа. А теперь чувствуешь себя беспомощным, — Она засмеялась, но теперь смех ее был мягким, сочувственным. Протянув руку, она коснулась его запястья тонкими прохладными пальцами. — Неужели ты думал, что застрахован от этого, Хаген? Что ты подобен Богу, никогда не ошибающемуся? Тебе это претит, но придется смириться: ты проиграл. Впервые в жизни ты упустил момент, когда надо было действовать. И теперь, осознав это, ты начинаешь сомневаться. Сомневаться в самом себе.
