— Так здесь тоже промышляют шайки? — обрадовалась Гана. Она уже проснулась и теперь стояла рядом со своими друзьями.
— Да,— кивнула Соня.— Только называются они наемниками или грабителями — по-разному. Все зависит от обстоятельств.
— Тогда нам лучше уйти немедленно,— испугалась девушка.— Не люблю я этих потасовок! Жаль только, поедем натощак.
— Ничего,— успокоила ее подруга.— Пообедаем в Шадизаре. Я до смерти соскучилась по приличной кухне и хорошему вину.
Быстро собравшись, они пустили коней вниз по склону горы и через несколько мгновений остановились у ее подножия, ожидая, когда Север даст последние указания волкам. Он что-то говорил Вулофу и поглядывал на Вилву. Оба согласно, совсем как люди, кивали. Выглядел этот разговор настолько необычно, что Гана на время даже отвлеклась от созерцания стен далекого еще Шадизара и переключила свое внимание на Вожака. Наконец Север удостоверился, что его поняли как надо, и кивнул своей подруге — можно трогаться.
— Вперед! — крикнула Соня, вновь почувствовав себя главной, и Гана вздрогнула, словно проснулась.
Прекрасная воительница мгновенно вырвалась вперед на добрую сотню локтей и помчалась по степи, подбадривая коня, а может, и себя, воинственными криками. Не желая отставать от подруги,
Гана хлестнула гнедого и бросилась в погоню. Север, словно нарочно пропустив их вперед, поскакал следом, гоня перед собой коней без седоков.
Свежая зелень трав, которую лишь едва колыхал слабый ветерок, походила на водную гладь, и благородные животные утопали в ней едва ли не по грудь. Только теперь Гана поняла своих новых друзей, которые наслаждались, целиком отдаваясь бешеной скачке! Синее небо раскинулось над головой, а впереди неподвижно застыли покрытые снегом вершины Кезанкийских гор. Ей и вправду казалось сейчас, что ничего нет в мире прекрасней, хотелось мчаться за горизонт, бесконечно долго, пока копыта коней не простучат дробно по краю мира! Соня чуть придержала гнедого, чтобы подруга смогла догнать ее, и дальше они поскакали рядом.
Время от времени то одна, то другая вырывалась вперед, подзадоривая соперницу. Зажженная солнцем темная медь волос шадизарской красавицы разметалась на ветру, подобная пламени факела, что освещает путь в ночи, и намеренно отставший Север невольно любовался Соней.
Вскоре невдалеке, скрытая доселе между травами, мелькнула широкая полоса дороги. Еще через несколько мгновений копыта коней застучали по камню Тракта.
Только возле самых ворот Соня натянула поводья, поджидая спутников, втайне жалея о том, что лихая скачка завершилась так скоро.
Когда Север нагнал остановившихся у ворот спутниц, седой десятник уже подошел к ним и теперь с восхищением, которое граничило с наглостью, взирал на его подругу.
— Цель приезда? — осведомился он.
— Ты что же, придурок, глаза свои дома оставил? — нахмурилась Соня.
— Припоминаю, что когда-то встречались,— равнодушно ответил тот, старательно не замечая оскорбления.— Время летит быстро,— философски заметил он,— а через ворота проезжают столь многие, что всех, как ни старайся, не упомнишь.
Он выразительно посмотрел на девушку, и глаза прекрасной шадизарки потемнели, предвещая бурю, но более чем прозрачный намек на пролетевшее время остудил ее пыл.
— Север,— обратилась она к своему спутнику.— Отсыпь этому прохвосту сотню золотых. Это вернет ему память.
Вожак удивленно вскинул бровь, но спорить не стал и, послушно развязав кошель, уплатил требуемую сумму.
— Ну как? Теперь припоминаешь?
— А как же! — ухмыльнулся стражник.— Еще не родился мужчина, способный забыть божественную Соню, если увидел ее хоть раз!
При виде золота, посыпавшегося в руки их начальника, толпившиеся рядом стражники одобрительно загалдели. К тому же часть этих денег должна была перекочевать в их кошельки, и это обещало достойное завершение прекрасно начавшегося дня в одной из таверн славного города воров.
— Я все еще должна объяснить, куда еду и зачем? — поинтересовалась красавица.
— Ба! — хлопнул себя по лбу десятник.— Я сейчас припомнил: ты ведь живешь в этом городе! А кто твои спутники? — Он вновь осклабился.
— Довольно того, что они мои спутники,— нахмурилась Соня.
— Конечно, конечно…— заторопился десятник.
Он вовсе не желал портить отношения с прекрасной воительницей, которая с королевской щедростью сорила золотом.
— Тем не менее я отвечу тебе. Север — мой казначей, а Гана — мой писарь, и, смею надеяться, что моим спутникам нечего опасаться в моем городе?
— Не сомневайся! — ухмыльнувшись, поспешил он заверить девушку.— За такие деньги он может на моих глазах помочиться на статую Тиридата Великого! Но только на моих. И моих людей… Поняли, бездельники? — спросил он, повернувшись к своим людям, и те радостно загоготали, что означало полное согласие.
— Не беспокойся,— ответила Соня,— остальные получат свою долю сегодня же.
— Я рад знакомству, Северянин! — Он кивнул Соне, показывая, что вполне удовлетворен ее ответом, и улыбнулся Северу открытой улыбкой, по-своему истолковав произнесенное девушкой имя.— В тебе чувствуется сила, а такие люди везде ко двору.
— Благодарю за добрые слова,— сдержанно ответил Вожак.— Да и насчет статуи мысль интересная, хотя я вряд ли воспользуюсь предоставленным мне правом.
Десятник захохотал, стражники подхватили, и, сопровождаемые их смехом, путники въехали в город.
Пока Соня разговаривала с десятником, Гана сидела в седле, не зная куда девать глаза. С одной стороны, ей льстили более чем жадные взгляды, которыми ее одаривали стражники, а с другой — она просто не знала, как вести себя в таких случаях. В Яме ее просто использовали, как использовали бы любую другую женщину, окажись та на ее месте. Здесь же она почувствовала, что ею еще и восхищаются. Это оказалось настолько приятно и непривычно одновременно, что она не могла понять, какое из ощущений сильнее.
Север лишь посмеивался про себя, прекрасно понимая ее состояние, но, в отличие от деревенской девчонки, он заметил и еще кое-что: на Соню смотрели совсем не так, как на Гану. В обращенных на его подругу взглядах читался такой священный восторг, какого он никак не ожидал от огрубевших на службе вояк. Пожалуй, когда десятник назвал Соню богоподобной, он выразил свое истинное к ней отношение, и не только свое, но и своих людей.
Постепенно улица, по которой они ехали, становилась все просторнее, а дома все роскошнее, но даже те постройки, что остались позади, произвели на Гану неизгладимое впечатление, и чем дальше они продвигались вперед, тем шире раскрывались ее и без того огромные глаза.
