— Я догадываюсь, что ты хочешь сделать, — бывший визирь отодвинул кальян и неожиданно остро взглянул прямо в глаза Конану. — Илорет была мне почти что внучкой… Я готов помочь тебе всем, чем смогу. Тебе надо пробраться в Тлессину — я готов отправиться с тобой. Составим караван… товаров у меня хватит. Ты минуешь первый пояс охраны… а потом — да сохранит тебя Митра! А обо мне не думай.
Конан посмотрел на старика с невольным почтением. Этот Факим шел на верную смерть, а киммериец всегда уважал мужество — даже во врагах.
— Нет, почтенный, — Конан отрицательно покачал головой. — Надеюсь, что такого удастся избегнуть. Если ты поведешь караван — это и впрямь будет очень хорошо, но… никто не пойдет в рабство. Это уж ты предоставь мне…
Пять дней спустя тяжело нагруженный караван ароматическими маслами, драгоценными северными мехами и редкостными винами приблизился к Тлессине по дороге с северо-востока. Очевидно, он вышел из Дель Морги — небольшого портового городка севернее Маранга. К марангским купцам в последнее время — с тех пор как украли дочку их правителя — датхейцы относились с особой подозрительностью!
Устало шагали верблюды, устало брели немногочисленные караванщики, преодолев десятки лиг под палящим солнцем, в клубах вздымаемой ветрами красноватой пыли. Увы, не весь груз сохранился в целости — часть мехов, верно — недостаточно тщательно выделанная — протухла, и теперь караван влачил за собой по пустыне настоящий шлейф одуряющего зловония. Привлеченные лакомыми ароматами, со всех сторон слетались невесть откуда взявшиеся здесь мухи. Сухонький старый караванщик на чем свет стоит ругал проклятую жару и свое торговое невезение. Сопровождавшая караван охрана сочувственно кивала — купец не жался, выставляя угощение для доблестных воителей Датхи.
Был уже конец дня. Солнце опускалось, озаряя алыми лучами столпившиеся вокруг караванной дороги пальмовые рощи. Здесь, вблизи от Тлессины, воды было вдоволь и бесплодная пустыня пышно расцвела.
Но сидевшему на крайнем верблюде человеку было явно не до этих красот. Он ожесточенно отмахивался от наседавших со всех сторон мух; тюк, притороченный к спине животного, невыносимо смердел. Сделав вид, что он пытается поправить упряжь, человек нагнулся к поклаже:
— Конан! Конан, мы у ворот. Как ты там?..
— Как в печке, — раздался приглушенный ответ. — Хашдад! Там как — воняет?
— С ног валит, — подтвердил кузнец. — Не подойти.
— Хорошо! Ох, и дорого же обойдется эмиру эта вылазка!
Караван остановился, и Хашдад тотчас умолк.
Верблюды дружно заревели при виде высоких бронзовых ворот. Там, внутри, их ждал отдых — и вода.
Караванщик суетился, без конца дергая канат, привязанный к языку сигнального колокола. Наконец тяжелые створки начали медленно приоткрываться. Смуглолицый, десятник, командовавший караулом у ворот, и толстопузый досмотрщик важно вышли навстречу гостям. Вслед за этой парой шагали датхейские воины — все с ятаганами наголо.
— Что-то я не знаю тебя, старик! — подозрительно бросил досмотрщик. — Впервые здесь?
— Почтенный слуга Солнцеподобного Повелителя Тлессины немного заблуждается, — последовал угодливый ответ. — Я, Факим из Дель Морги, водил сюда караваны, когда почтенный слуга Солнцеподобного повелителя еще не заступил по молодости лет на сей важнейший пост.
— Факим из Дель Морги? — немолодой десятник наморщил лоб, словно что-то припоминая. — Да, был такой, припоминаю…
— А я припоминаю тебя, доблестный Ирраван, да умножатся твои табуны и не оскудеют родники на твоих полях, — поклонился торговец.
— Хо! Смотри-ка! Ты меня тоже помнишь! — усмехнулся названный Ирраваном десятник. — Ладно, Фирдаз, этого старого шакала я тут не раз видел…
— Видел, не видел, а закон есть закон, — досмотрщик надулся от важности. — Ты не знаешь порядка? Что твои люди стоят? Пусть составляют опись товаров, людей и верблюдов. А я посмотрю, сойдутся ли они с описями этого твоего Факима…
Караванщик тонко улыбнулся — ядовитой, почти что змеиной улыбкой. Он точно знал, что за этим последует. Опись, составленная Ирраваном, непременно окажется длиннее собственной описи Факима — невесть откуда возьмутся «лишние» тюки. Во избежание споров и обвинений в попытках провезти товары беспошлинно — что влекло за собой немедленную продажу в рабство — купец поспешит «подарить» охране эти «лишние» товары.
— Так, посмотрим, посмотрим, что у тебя здесь, караванщик Факим… — бубнил тем временем досмотрщик Фирдаз, листая толстыми сальными пальцами листы протянутой ему купцом описи. Люди десятника Ирравана принялись потрошить узлы и тюки. — Кувшинов с вином глиняных, красным сургучом опечатанных — четыре десятка!
— Пиши четыре с половиной, — не таясь, распоряжался Ирраван…
Воины тщательно обшарили весь караван, однако к тюку с гнилыми мехами даже не подошли — небрежно ткнули несколько раз копьями.
— Эй, эй, почтенные воины! — испуганно заверещал караванщик Факим. — Меха там сгнили — зачем же вы оскорбляете тонкий нюх почтенного Ирравана этой вонью.
Из дыры в тюке и впрямь потянуло таким одуряющим запахом, что воины, ругаясь, поспешили отскочить, зажимая носы и отмахиваясь руками…
Наконец все было готово. Перед досмотрщиком легла составленная Ирраваном опись — кривые буквы разъезжались, какие куда, являя разительный контраст с каллиграфическим почерком старого Факима. Разумеется, отыскалось немало «лишних» товаров — главным образом среди спиртного.
Разумеется, Факим поспешил подарить «излишки» доблестным воинам, проклиная и сетуя на свое старческое слабоумие;разумеется, сперва Ирраван и Фирдаз отказывались, а потом, разумеется, согласились…
Покончив с товарами, принялись за людей. Их, впрочем, оказалось немного. Каждому на шею повесили здоровенную ярко-красную деревянную бирку. Снять ее было невозможно — железные дуги, охватывавшие шею, запирались на замок. Попытки снять бирку карались медленной смертью в кипящем масле.
— Итого десять… — высунув от усердия язык, выводил Фирдаз. — Все, караванщик Факим. Можешь проезжать. Раз ты уже бывал здесь, то знаешь, что ни ты, ни твои люди не имеют права переступать белой черты, выложенной камнем на рыночной площади. Заступивший за нее будет отправлен в каменоломни. Все ясно? Вопросы есть?
Вопросов ни у кого не оказалось.
Тесная рыночная площадь Тлессины, пыльная, с валяющимися повсюду кучами верблюжьего навоза, приняла караван Факима. Хашдад наравне со всеми разгружал тюки; кипу испорченных мехов он пристроил сбоку.
