Всего несколько мгновений взирал на туземку Конан, не замечая унылых физиономий ее сородичей и недовольной гримасы вождя. Затем, скинув призрачный налет цивилизации как, рубаху перед сном, он отдался во власть своим природным инстинктам, то есть подошел к девице и забрал в ладони ее маленькую грудь, при этом зарычав так нежно, как только умел.
Дикари опешили. Незваные гости вели себя совсем иначе, нежели те, чьи черепа украшали частокол. С детским любопытством все племя наблюдало долгий поцелуй, коим Конан одарил свою избранницу, потом ее ответный ласковый укус в могучую шею, потом торжественное шествие в хижину…
Когда за киммерийцем и туземкой закрылся полог кроваво-красного цвета, Клеменсина с опаской посмотрела на дикарей. Ей казалось, что вождь сейчас крикнет «баб!» — и эти ужасные женщины разорвут ее на Куски так быстро, что даже провидение не успеет ей помочь, тем более такое похотливое провидение, как Конан. Отвращение выразилось на нежном личике девушки, едва она представила себе, что сейчас происходит в хижине. Однако воображение рисовало ей одни лишь объятия, и ничего больше. Самой ей пока не довелось участвовать в акте страсти, ибо Энарт был целомудрен, а кроме него, она никого не любила. Пребывая в полной уверенности, что дети появляются на свет в результате поцелуя, Клеменсина весьма удивилась тем воплям и стонам, что доносились из-за красного полога. «Неужели Конан ударил эту несчастную? — подумалось вдруг ей. — А если — что еще нелепее и страшнее — он решил ее удавить?»
Холодный пот выступил на челе девушки. Не то чтобы ей было так жаль развратную дикарку, но смысла в тайном ее убиении она не видела никакого. Решив вмешаться и спасти ее, Клеменсина двинулась к хижине, про себя призывая богов дать ей силы и образумить жестокосердого варвара. Спиной ощущая насмешливые взгляды туземцев, она откинула красный полог и…
Глава двенадцатая. Новые друзья Повелителя Змей
Окруженный со всех сторон обезьянами, Трилле сидел в пальмовых ветвях и тоскливо смотрел вдаль. Где-то там, за рощей, в селении туземцев, пребывали сейчас его спутники. Что с ними сталось? Сожрали их людоеды или пощадили? Захватили их в плен или приняли как дорогих гостей?
Время от времени задаваясь этими и подобными вопросами, Повелитель Змей не забывал думать и о себе. Вот уже третий день проводил он в отвратительном обществе обезьян, которые, кажется, принимали его за своего близкого родича и никуда от себя не отпускали. Его кормили кокосами, бананами и сладкими кореньями, обнимали, облизывали и дружелюбно покусывали, но лишь только он делал попытку слезть на землю, как угрожающее рычание раздавалось отовсюду, и вожак крепкой мохнатой лапой втаскивал его обратно на ветку.
Новые друзья Трилле явно были убеждены в том, что спасли его от врагов. Печаль разрасталась в его груди и застревала сухим комом в горле, когда он вспоминал, как уносил вороной Конана и Клеменсину, как сам он успел сделать только шаг к своей караковой… Вдруг черная наглая стая налетела на него, подняла над землею и потащила куда-то с визгами и кудахтаньем… И теперь он сидит между обезьянами, сам тоже вроде как обезьяна, и будет сидеть так всю оставшуюся жизнь… О, боги, неужели сие возможно?
Повелитель Змей застонал от жуткой мысли этой и повернулся к вожаку. Тот сидел веткой выше и, задрав ногу так, что бродяге пришлось адресоваться к его красной заднице, грыз ноготь.
— Кра-р-р-р… Фр-р-р-у-у! — попробовал объясниться с ним Трилле. — Ур-р, мр-р, тр-р.
— Га-а-а! Уа-уа-уа! — раздраженно заорал вожак, скаля огромные желтые зубы. — Уи!
— Бр-р-ра? — не понял Повелитель Змей.
— Уи! Уи! — повторил собеседник, успокаиваясь и вновь увлеченно вцепляясь в ноготь.
— Тьфу!
Это была уже восьмая попытка договориться, и она тоже закончилась неудачей. Если старый мудрый обезьян и понимал то, что хотел сказать ему новый член стаи, он все равно с ним не соглашался. Да и как было согласиться с такой черной неблагодарностью! Этому уродцу без шерсти и хвоста предложили самую привлекательную самку, коей исполнилось недавно всего два года, он — отказался; ему напихали полный рот превкусных толстых гусениц, он — выплюнул их, да еще облевал всю пальму; он не чесался, как положено, и вообще никак не чесался; он не умел прыгать с ветки на ветку и его приходилось постоянно таскать на себе… Сколько хлопот с одной голой обезьяной! Будь вожак не столь мягкосердечен, он давно уже прогнал бы этого паразита, этого нахлебника прочь…
Трилле вздохнул. Он уже притерпелся к вони, одинаковым плоским физиономиям, гортанным крикам, бананам и кокосам, но никак — никак не мог притерпеться к ласкам навязанной ему самки. «Дорогая, — бормотал он, отворачивая лицо, с которого не сходило страдальческое выражение, — прошу тебя, уйди. Умоляю тебя, убирайся отсюда к Нергалу. Заклинаю тебя всеми богами, пошла вон…» Увы, уговоры и увещевания она принимала за любовный лепет и тоже ворковала что-то по-своему, обмазывая слюнями ухо своего избранника.
После восьмой, опять неудачной беседы с вожаком Трилле предпринял попытку разжалобить его очаровательную супругу. Интимно склонившись к ней и стараясь не замечать кривой морщинистый палец, коим она ковыряла в носу, Повелитель Змей горячо зашептал:
— Ур-бр… Ду-ду-ду, ух, ау-у-у-у!
— Уи? — удивленно переспросила она.
— Агр-р-р!
— Агр-р-р? — Над Трилле навис сам вожак, и вид его не предвещал для парня ничего хорошего. — Оу, оу… Агр-р-р-р…
Вслед за тем, укоризненно покачав головой, обезьян отвесил новому беспутному члену стаи такую оплеуху, что тот кубарем скатился с пальмы и застрял в ветвях.
— Агр-р-р-р! Агр-р-р! — визгливо закричал вожак, потрясая длинными мохнатыми лапами. — Агр-р-р!
Такого нахальства не дозволял себе ни один молодой и полный сил самец. Пытаться соблазнить супругу вожака прямо перед его носом, и в таких ужасных выражениях!
— Агр-р-р! — с отвращением повторил обезьян. — Агр-р!
Отходчивый по натуре, он снова залез на ветку и предался любимому занятию. Иногда, в виде особого расположения, он милостиво протягивал ногу своей половине, и та усердно грызла его ноготь вне себя от счастья. Теперь же напрасно она умильно поглядывала на супруга: он гордо грыз свой ноготь сам, таким образом наказывая ее за недостаточное сопротивление совратителю. Понурившись, бедняга спустилась ниже и, вызволив Трилле из плена ветвей, злобно поддала ему под зад.
Никогда прежде не попадал Повелитель Змей в подобную ситуацию. Если б на его месте был Конан, он, конечно, сообразил бы, что делать… Нет, никогда Конан е был бы на его месте… Уж его-то никто не спутает обезьяной! Тем более сами обезьяны… Трилле уныло оглядел свои руки, ноги, живот — все, что входило в поле зрения, — и огласил воздух тяжелым вздохом. В отличие от Конана и Клеменсины он утруждал себя омовением в ручьях, речушках и лужах, встречавшихся на пути, и к нынешнему времени был с ног до головы покрыт застарелой грязью, пылью, потом и еще какой-то дрянью. А принюхавшись, он обнаружил с прискорбием, что воняет столь же интенсивно, сколь и все обезьянье племя… Жестокий урок преподала судьба бедному бродяге. Чередуя молитвы с проклятиями, он обещал себе впредь непременно умываться — хотя бы раз в луну (нет, одного раза в луну мало, надо два или три); каждый год полоскать волосы в чистой воде; аккуратно обгрызать ногти со всех двадцати пальцев. Конечно, условия сии были тяжелы и почти невыполнимы, но Трилле решил не отступать. Он должен доказать — и всем и себе самому — свою твердую волю и непоколебимое мужество. Он должен… В глазах Повелителя Змей показались искренние чистые слезы. Клятва, достойная не мальчика, но мужа, возвысила его дух, вознесла так высоко, что пришлось сделать усилие, дабы догнать его и вернуть в тело. Бродяга заерзал на ветке, мечтательно улыбаясь будущему. Ну кто мог представить хотя бы на миг, что он способен на такой решительный поступок? Никто. Ах, как прекрасно будет выйти на дорогу умытым! С какой любовью станут смотреть на него все встречные девицы!..
