талисман обнаружения. Вспыхнув нейтральным белым светом, он вмиг рассыпался пеплом.
– Ничего? – удивился Кента и, кажется, расстроился.
Но Хизаши, напротив, сразу почувствовал, что дело плохо.
– Дай я, – сказал он и взял у него новый талисман. Влил свою ки и одновременно прислушался к ощущениям, которые твердили ему, что в этой пещере творились недобрые дела. Но глупая бумажка снова лишь бесполезно сгорела.
– Возможно, болезнь имеет обычное происхождение, – рассудил Учида. У него с собой готовых талисманов не было, поэтому он просто наблюдал.
– Мне почему-то кажется, что это не так, – все еще немного растерянно, но достаточно твердо возразил Кента.
– На основании чего?
– Ну… Я так чувствую.
Глаза Учиды изумленно расширились, и, опережая готовящуюся лекцию о работе оммёдзи, Хизаши вставил: «Я тоже», чем заслужил благодарный взгляд Кенты.
– Это глупо, – все-таки осудил Юдай. – Чувства – не аргумент. Пока мы тратим время тут, проверяя, кому что почувствовалось, в других местах действительно нужна помощь оммёдзи.
– Но ведь если мы просто соберемся и поедем дальше, даже не попробовав разобраться, разве мы не рискуем оставить этих людей в беде? – спросил Кента. – Тебе ли не знать, что не всякая правда раскрывается с первой попытки.
Хизаши буквально слышал, как за спокойными разумными словами натянутыми струнами звенело чувство вины – за тех, кто погиб во время последнего Парада ста духов. И самое страшное, что Хизаши тоже слышал в себе отголоски этих ноющих звуков. Он не хотел к ним прислушиваться, не хотел быть сопричастным чужой трагедии. Он ведь не один из них, не настоящий человек.
Совсем не человек.
– И что ты предлагаешь? – сдался Учида.
Куматани задумался, а Хизаши в это время обошел их двоих и перегнулся через бортик. Вода была чистой, прозрачной, но подернутой испарениями, и разглядеть в ней отражение не получалось. Но Хизаши и не его искал. Сосредоточившись, всмотрелся глубже, и в сырой мутной взвеси вспыхнул желтым огоньком его правый глаз. И то, что он увидел, не предвещало хорошего: вместо целебной воды бассейн заливала густая субстанция, похожая на болотную тину, перегнившую в бурую жижу. Хизаши простер над ней ладонь, и тут чьи-то пальцы сомкнулись на запястье с такой силой, что кость чуть не хрустнула.
– Ты что творишь? – воскликнул Кента. – Мы еще не знаем, что с этой водой не так. А если ты заразишься?
Хизаши выпрямился, но Кента продолжал стискивать руку, будто всерьез опасался, что тот нырнет с головой. Благодаря полумраку Кента едва ли четко видел выражение его лица, но отчаянно всматривался.
– Фусинец сказал, оммёдзи в безопасности, – отмахнулся Хизаши.
– Я сказал, что гармоничная циркуляция ки защищает тело от болезней, – поправил Учида, – но я ничего не гарантировал. Не перевирай мои слова.
Хизаши опустил взгляд, и Кента разжал хватку.
– Но я определенно что-то ощущаю, – сказал Хизаши, обращаясь к нему. – Если талисманы дали сбой, возможно, искать все же надо не здесь, но след остался, только слабый или очень давний. Или это явление сложнее, чем то, что талисман способен обнаружить.
– Мне не нравятся оба варианта, – честно признался Куматани.
– Когда у нас были только хорошие варианты?
Сказав это «нас», он прикусил язык. Все чаще стал незаметно ассоциировать себя с людьми – этими конкретными людьми, и горечь наполнила грудь едким ядом. От Кенты не ускользнуло его настроение, он нахмурился, но ничего не спросил, лишь продолжил разговор о деле.
– Тогда остается только найти того, кто пострадал от болезни.
– И узнать все про Юки, – напомнил Учида. – Мать пропавшего ребенка может иметь отношение к делу. Обида, злость и горе – пища для темной энергии.
Хизаши и Кента переглянулись, вероятно, оба вспомнив про Юрико-химэ, чьи переживания были настолько сильны, что стали аурой негодования и даже превратили несчастную женщину в кидзё.
– К сожалению, нам и правда придется ее побеспокоить, – согласился Кента. – Что ж, давайте возвращаться.
Проходя мимо крохотного святилища, Хизаши обернулся, будто желая поймать обращенный в спину взгляд хранителя, но камень остался лишь камнем, пусть и похожим на маленького монаха. Сущности, которых люди бездумно поднимают в ранг божеств, не часто спешат защищать своих молящихся.
Пока они были в пещере, солнце успело опуститься так низко, что тень от горы расползлась по всей деревне, будто разлитые кем-то чернила. Последние на сегодня лучи окончательно скрылись за поросшими лесом склонами, и верхушка Акиямы превратилась в темный силуэт, очерченный красно-рыжим ореолом.
По дороге поднимались молча, погруженные каждый в свои мысли, разные, как стороны света. Кента, наверное, был бы югом – ярким огненным Фениксом, рядом с ним любой сможет согреться. Учида – восток, неподкупный Дракон, стремящийся к идеалу во всем, что делает. А кто он сам, Хизаши не знал. Он был просто змеем, который – вот умора – ходит на двух ногах.
Возле ворот Кента остановился и взглядом попросил быть деликатными, об этом он говорил им еще там, у старой тории, когда они спустились по тропе обратно. Им предстояло расспросить хозяйку о ее ребенке.
Ханабэ-сан вышла им навстречу из господского дома и придирчиво изучила взглядом. Вечерний час, тень от Акиямы и буйные заросли сада сгустили мрак, и висящие на воротах и возле крыльца фонари горели маленькими солнцами, но их свет рассеивался раньше, чем мог охватить весь двор. Так уцелевшие островки темноты казались еще непрогляднее.
– Я рано ложусь, – строго сообщила женщина. – Прошу приходить до захода солнца или не приходить вовсе.
Она отчитала их, как детей, но никто не вздумал оскорбиться. Кента примирительно улыбнулся.
– Мы учтем. Но время на горячих источниках проходит так незаметно.
– Вы купались в онсэне? – Показалось или нет, но голос женщины прозвучал взволнованно. Не потому ли, что ей прекрасно известно, что происходит с теми, кто окунулся в «целебную» воду?
Хизаши ответил:
– Нет, пока только осматривались. А что же? Разве источники закрыты для посетителей?
Ханабэ-сан даже не моргнула на очевидное подначивание и сказала:
– Тогда, раз вы на месте, ложитесь спать. Ночью не покидайте комнаты без нужды. Мне не нравится, когда чужие бродят, где им вздумается.
Она так настойчиво ограничивала их передвижения, что становилось даже не смешно. Хизаши скосил взгляд на Кенту, тот продолжал улыбаться, но Хизаши знал его уже достаточно хорошо, чтобы уловить настороженность в позе и изломе густых бровей.
Кто-то должен был спросить первым, но Кента мешкал, подыскивая момент, а тот все не наступал. И тогда вдруг заговорил Учида, как всегда, тоном, которым не ведут беседы, а выносят приговор:
– В деревне мы услышали о том, что произошло с вашим сыном. Как давно это случилось?
И даже вечерний ветерок стих, перестав шелестеть листвой. Хизаши захотелось закатить глаза, и мысленно он так и сделал, а пальцы Кенты стиснули ножны Имы.
Ханабэ-сан втянула носом воздух, ее сухое узкое лицо еще сильнее заострилось, но вместо проклятий она произнесла:
– Полгода назад.
Развернулась и
