Что случилось в Раттморе? Руа сжала кулаки – даже у Реми были общие истории с этими фейри, а Руа их и не слышала. Она была единственной, кому нечего было вспомнить.
Реми и Хейл разорвали поцелуй, и мужчины отправились во дворец. Реми присоединалась к Анерин и Руа, а стражники, ожидавшие все это время позади, вышли вперед. У них было меньше оружия, нежели у стражи из Северного королевства. Но, возможно, им было гораздо теплее, чем их коллегам с Севера – на них были подбитые мехом кожаные доспехи, а не металл. При этом местные воины выглядели не менее опасными, хотя без Бри и Талхана Руа чувствовала себя странно. Конечно, официально они не были ее охранниками, но, пока они были на Севере, близнецы выполняли функции стражников Руа. Интересно, захотят ли Орлы остаться в королевстве Высокой Горы, раз Руа воссоединилась с Реми и Хейлом?
Реми проследила за взглядом Руа, смотревшей на закрытые двери, ведущие в большой зал.
– С ними все будет в порядке, – сказала она. – Хейл с Ренвиком наверняка засядут в его кабинете, нальют себе виски и будут обсуждать, чей отец был хуже.
Руа наконец посмотрела на Реми и усмехнулась. Гедвин Норвуд, бывший король Востока, не был настоящим отцом Хейла, но считал того своим сыном. Он надеялся, что связь Хейла и Реми повысит авторитет его королевства. Однако, когда до Норвуда дошли слухи, что Реми якобы мертва, он решил избавиться и от названого сына.
– Да, я бы сказала, что Хеннен и Гедвин – самые никчемные отцы на всем Окрите, – хмыкнула Руа. Она заглянула в теплые карие глаза сестры и разглядела в них капельку зелени. Такие же глаза она видела каждое утро в зеркале. Ее волосы и кожа были на тон светлее, у нее не было идеальных локонов Реми. Некоторые каштановые пряди Руа были волнистыми, а другие – абсолютно прямыми. У нее не было фигуры Реми, она была на несколько дюймов ниже. Но глаза – глаза их матери – у них с Реми были одинаковыми.
Руа вспомнила, что сказал Гедвин Норвуд о Реми в ту ночь в Друнехане: «Она – вылитая Реллия», их мать. Руа снова посмотрела на Реми, и горло тут же сжалось. Часть ее хотела обнять сестру, но она сдержалась. Проглотив комок, Руа направилась вниз по крутому ледяному склону к храму Ексшира.
* * *
Даже посреди зимы солнце припекало, и Руа потела в своей подбитой мехом мантии. Кожаные доспехи и туника с фигурным узором делали ее больше похожей на стражников королевы, чем на принцессу. Она готова была надеть платье на свадьбу и уступить Реми, но перед ведьмами ни за что бы не показалась в нем. Они должны были увидеть, какой свирепой она стала – отныне Руа владела Бессмертным клинком, а не была их подопечной.
И вот, проклиная солнце и подтаявший снег, Руа поднималась к подножию горы Ликонид. По сравнению с Севером, сугробы тут были невелики, но их покрывала ледяная корка, и было ужасно скользко. Лучи теплого солнца топили снег, но лишь затем, чтобы ночью он снова замерз. Руа больше импонировал дикий нрав Севера – его свежий, глубокий снег и свинцовое небо, как нельзя лучше подходящее меланхолии зимы. А солнце, что светило в Ексшире, словно насмехалось над Руа. Наконец они добрались до просеки в лесу и увидели основание огромного белого храма.
– Ух ты! – с воторгом выдохнула Анерин.
Они втроем задрали головы и поглядели на остроконечную крышу храма, возвышавшуюся над ними, – на ней, обдуваемые легким ветерком, развевались красные ленты. При виде этих лент, подсвеченных лучами солнца, Руа стиснула челюсти. В селениях на холмах красные ведьмы использовали красные ленты во время молитв. Она сбилась со счета, пытаясь прикинуть, сколько раз ее заставляли привязывать их к импровизированному молитвенному столбу в центре селения.
Из воспоминаний ее вырвал знакомый голос.
– Приветствую вас. – Баба Морганна стояла на пороге белого храма.
– Баба! – радостно воскликнула Реми. – Как вы?
– В порядке, мой Воробушек, – Верховная жрица широко раскинула руки, приглашая их подойти ближе, и наконец посмотрела на Руа. – А вот и наша Скворушка.
Ногти Руа впились в ладони, но она улыбнулась прозвищу. Она и не подозревала, что у Реми тоже было такое. Интересно, а Баба Морганна как-то по-особому называла ее братьев?
– Раффиел был для меня Маленьким Ястребом, а Ривит – Грачонком, – проговорила Морганна, с улыбкой осматривая лицо Руа.
– Мать Луну твою за ногу! Это поразительно, – пробормотала Анерин. – Красная ведьма с даром Видения.
Руа фыркнула, и они вместе последовали за Реми по лестнице к храму. Руа поняла, что они с Морганной говорили на мхенбике. Язык ведьм легче всего слетал с ее языка. Реми, похоже, тоже лучше владела мхенбиком. И Руа это не нравилось – ведь ексшири был им родным, а они с сестрой почти не говорили на языке своего народа.
Реми тепло обняла Морганну, Руа же поприветствовала Верховную жрицу красных ведьм кивком. Сестра не знала Морганну так, как Руа. Возможно, она все еще верила в ее пророческие бредни – как и ее теплому, спокойному лицу. Оно было привлекательным для того, кто не знал Морганну. Но Руа-то знала, что за ним нет ничего: пытаться найти в этой ведьме настоящие эмоции – все равно что стараться удержать в ладони клочок тумана.
Верховная жрица выглядела точно так же, как и всегда. Ее глаза напоминали две бронзовые медали, кожа была того же светло-коричневого оттенка, что и у Руа. Волосы их тоже были похожи – у обеих лежали волнами, только вот у Морганны они побелели. Морщины у губ свидетельствовали о том, что на лице Бабы частенько мелькала счастливая улыбка – но в детстве на Руа смотрело вовсе не счастливое лицо. Улыбки ничего не значат, если ее криков никто не слышал. Красные ведьмы спокойно принимали только доброту или ярость. А печаль для них была лишь свидетельством слабости, и ее игнорировали. И Руа до сих пор стыдилась того, что не могла контролировать свои эмоции так же хорошо, как другие. Красные ведьмы были суровыми, мудрыми, храбрыми и даже смертельно опасными, когда вступали в бой. Но они никогда не показывали своей печали. Руа вспомнила ночь в Друнехане, когда Баба Морганна раскидывала солдат Севера, с ног до головы закованных в броню, по комнате: казалось, что перед ней – тряпичные куклы. Верховная жрица была чрезвычайно сильна и при этом сохраняла невероятное самообладание. Руа частенько задавалась вопросом: может, ведьмы просто не способны испытывать такие же глубокие эмоции, как она? Может, это с ней что-то не так, раз она все ощущала гораздо острее, чем окружающие ее красные ведьмы? Как бы то ни было, Руа дозволялось быть счастливой, а если она была несчастна, то об этом нужно было умолчать. Поэтому большую часть детства Руа провела наедине с собой.
Как только она, Реми и Анерин ступили на территорию храма Ексшира, их окутал аромат цветов. Сопровождавшие стражники остались ждать у подножия храма. Это было святилище ведьм, и солдатам фейри там нечего было делать. Стоило Руа ступить в коридор, ее рука тут же скользнула на рукоять Бессмертного клинка. Они прошли вдоль выгнутых стен направо и оказались в молитвенном зале. Там вдоль стен были расставлены длинные столы с букетами засушенных цветов. Зал пересекал проход и вел к окну – на голубом стекле были изображены фазы луны. Простое убранство довершали ряды деревенных скамеек, расставленных у прохода.
Со второго этажа до Руа доносились чьи-то голоса, и они с Реми и Анерин пошли наверх. Ступени украшали белые свечи, отбрасывающие свет на такой же белый камень лестницы. Дверь открылась, и за ней оказался зал для неофициальных собраний, заполненный толпой красных ведьм. Чтобы вместить всех, пришлось сдвинуть столы и стулья к стенам.
Ведьмы приветствовали гостей, но, когда вошла Руа, вся комната на мгновение замерла, а взгляды устремились на нее. Точнее, на Бессмертный клинок, чья магия пульсировала, словно свет маяка, и влекла к себе ведьм ничуть не хуже. Чары клинка наконец начали ослабевать, ведьмы потихоньку отмерли, но Руа понимала, что теперь-то ее точно никто не забудет.
