Поймав себя на том, что во все глаза таращится на Людегаста, Хаген смутился и отвернулся.
Тягостное молчание первым нарушил Людегер:
— Хаген из Тронье, рад видеть тебя. Я слышал, ты поправляешься?
— Да, поправляюсь, — слегка замявшись, отвечал Хаген, — Благодарю тебя, король…
— Забудь, Хаген из Тронье, — перебил Людегер, горько нахмурившись. Великан был удивительно сдержан — Хагену поначалу это показалось даже странным. Но ведь и он провел здесь целых четыре недели, только и делая, что размышляя о своей судьбе, — времени сделать выводы было предостаточно, — Когда-то я был королем, — продолжал он, — Но много воды утекло с тех пор.
Внезапно Людегаст встрепенулся:
— Король? Я король здесь. Кто меня беспокоит? Где моя корона?
Хаген смущенно опустил взгляд, Данкварт рядом с ним нетерпеливо заерзал на месте. Действительно, ему не стоило искать этой встречи.
— Нам нужно идти дальше, — нарушил наступившее молчание Ортвейн, — Тебе нельзя надолго выходить из дома, дядя Хаген.
Хаген хотел было уже послушаться племянника, но Людегер остановил их:
— Дальше, Ортвейн из Меца? — Голос его потерял былую невозмутимость. — Дальше или же прочь отсюда? Твой дядя не должен видеть, что натворил Ксантенец?
Нахмурившись, Ортвейн развернулся, но теперь его задержал Хаген, схватив за локоть:
— Не торопись, Ортвейн. Людегер прав.
Сакс удивленно вскинул брови — поддержки со стороны Хагена он не ожидал.
— Я понимаю, о чем ты говоришь, король Людегер, — При слове «король» дан снова встрепенулся и хотел что-то сказать. Людегер легонько ударил его по губам, и Людегаст умолк, — Я все вижу, и мне это неприятно, — продолжал Хаген, — Но тот, кто приходит с войной в мирную страну, должен знать: что посеешь, то и пожнешь.
Людегер невозмутимо произнес:
— Я объявил войну Бургундии. Не Зигфриду из Ксантена.
— И ты бы отказался от своих намерений, узнав, что Зигфрид — наш союзник?
— Никогда, даже если бы знал, кто он на самом деле. — Голос Людегера дрогнул. — Вы…
— Ты сейчас в отчаянии, Людегер, — перебил его Данкварт, — Ты побежден и пленен, и нужно время, чтобы это пережить. Зачем ты нападаешь на Хагена? Он не виновен в том, что произошло с вами. Битва была честной, и ты ее проиграл.
— Честной? — Людегер задохнулся. — Мы превосходили вас втрое.
— Тем более, — вмешался Ортвейн, но Людегер невозмутимо продолжал:
— Ты считаешь честной битву с врагом, сговорившимся с дьяволом?
— Ты ошибаешься, Людегер, — сердито возразил Хаген.
— Быть может. А вы ошибаетесь в выборе своих союзников.
— Думай, что говоришь, Людегер, — угрожающе процедил Данкварт, — Зигфрид из Ксантена — наш друг.
— Встречаются люди, которых лучше иметь врагами, а не друзьями, — Людегер опять был невозмутим, — Но вам еще предстоит это понять. Только боюсь, будет уже поздно, — И, бросив презрительный взгляд на Данкварта, он подхватил под руку своего брата и побрел прочь.
Хаген в смятении глядел им вслед. Нет, в Вормсе происходило что-то куда более серьезное, нежели он предполагал. Он вопросительно посмотрел на брата — Данкварт отвел глаза.
— Что здесь происходит? — Молчание было ему ответом. — Что тут творится, Ортвейн? Почему никто не может мне сказать, что случилось в Вормсе?
— Ничего такого, чего мы не могли бы предугадать, — промолвил Ортвейн, опуская взгляд.
Но Данкварт решился:
— Это Зигфрид, Хаген.
Наконец-то!
— Зигфрид, — подтвердил Ортвейн.
Видимо, отнюдь не случайно они вдвоем вызвались сопровождать его на прогулке, и неспроста они столкнулись с саксом — хоть Данкварт изо всех сил старался этого не выдать. Они с Ортвейном намеренно привели его сюда, чтобы кое-что показать и сказать, ведя искусную игру.
— И что же Зигфрид?
— Он крадет у нас Вормс, — ответил племянник, — Он прибирает его к рукам, не проливая ни капли крови. Еще один год, и он потянет руки к трону Гунтера, и никто не отважится ему помешать.
Хаген изумленно воззрился на него. Ортвейн высказывал сейчас его собственные мысли. Он был просто глупцом, считая, что лишь он один чует опасность, исходящую от нибелунга. Но вместе с тем слова племянника наполнили его гневом на себя самого: целый год он молчал, воображая, что правду знает он один! Почему же он раньше, год назад, не решился на этот разговор с Данквартом и Ортвейном? Все сложилось бы иначе. Теперь же было поздно. Гунтер принял решение и не изменит его, даже зная, что не прав.
— Но почему вы пришли с этим ко мне?
— Нужно что-то предпринять, — отвечал Ортвейн. — Мы пытались говорить с Гунтером, но он не слушает нас, хотя прекрасно понимает, что творится.
— А… остальные?
— Какие остальные? — рассердился Данкварт, — Рассчитывай только на нас, Хаген. На Ортвейна, меня и себя самого. Ты не отыщешь во всей Бургундии и полусотни человек, не попавших еще в сети Зигфрида. А те, кто им не восхищается, боятся его.
— И что вы намерены предпринять?
— Не знаю, — признался Данкварт. — Мы… надеялись, что ты сможешь поговорить с Гунтером. Если он кого-то и послушает, то только тебя.
Хаген печально покачал головой:
— Я не смогу.
На лице Данкварта отразилось разочарование:
— Не можешь или не хочешь?
— И то и другое. Я заранее знаю его ответ.
— Тогда нам остается одно, — пробормотал Ортвейн.
— Прикончить Зигфрида? — Хаген горько усмехнулся, — Тоже не выйдет. Никому не удастся эта затея.
— Он тоже уязвим, — возразил Ортвейн. — А заколдованный меч не защитит его от яда или стрелы из засады.
— Убийство? — нахмурился Хаген, — И вы решитесь на это позорное дело?
— Раз это единственная возможность спасти Бургундию, то да, — не колеблясь заявил Ортвейн.
«Я должен был произнести эти слова, — подумал Хаген, — Не ты. Но почему я этого не делаю?» Ортвейн говорил устами Хагена, того Хагена, которым он был год назад. Только с тех пор он безвозвратно изменился.
— И ты действительно пойдешь на это?
Ортвейн кивнул:
— Если бы я знал, что спасу этим Бургундию, — прикончил бы его уже сегодня.
— Но ты не спасешь Бургундию, поверь, Ортвейн. Ты только навредишь.
— А что я должен делать? Сидеть сложа руки и ждать, когда Зигфрид усядется на наш трон?
— Нет. Конечно, нет. Но кроме предательства есть иной выход.
— И какой же? — вмешался Данкварт.
Хаген ответил не сразу. Взгляд его скользнул по мрачным крепостным стенам. Теперь он знал выход. Все было настолько просто — почему же он не пришел к этому еще год назад? Когда Фолькер рассказал Кримхилд легенду о нибелунгах.
