оглодавших до самой последней степени крестьян.
-…Это уже все происходит. Просто никто не хочет замечать очевидно. Что, в России не голодают люди? Голодают! Страшно голодают! Что, в армии порядок? Смешно! Ружья и пушки помнят еще Наполеона, а может и Суворова! Или с техникой все в порядке? А сколько в России пароходов? Два! Всего лишь два — «Николай Первый» и «Александра»! А в Англии уже полторы сотни, из которых три десятка оснащены пушками! Какова протяженность железных дорог? Все еще на конницу надеетесь? Может лучше на лучников тогда…
Император то краснел, то бледнел. Звучавшие слова очень сильно походили на крамольные речи, если не по содержанию, то по смыслу точно. Ведь, смысл их сводился лишь к одному: виновата во всем власть! Николай Павлович едва сдерживался, чтобы не крикнуть своих верных кирасир. Только звучали новые слова, в которых не было ни правды лжи, и он снова темнел лицом.
Еще долго продолжался этот монолог. Прозвучали еще более страшные вещи, от которых стыла кровь в жилах.
—… Если и это тебя не убедило в моих словах, то тогда посмотри туда, — человек, назвавшийся инженером, развернулся на север. Нашел глазами высокий земляной холм, вершина которого была прекрасно видна с территории монастыря. — Там я закопал в землю всего лишь бочку того, что я назвал динамитом.
Император прищурил глаза, всматриваясь в поросший деревьями холм. Благодаря причудливым очертаниям тот напоминал гигантское уснувшее животное. Воображение рисовало его исполинский круп, здоровенную лобастую голову, увенчаю толстыми рогам.
В какой-то момент, когда ожидание начало затягиваться, это случилось.
Раздался оглушительный взрыв! В воздух одномоментно поднялись сотни тонн мерзлой земли, десятки огромных деревьев! Поднялось и разлетелось в разные стороны.
В монастыре сразу же начали раздаваться истошные крики, визги и верещания. Через несколько минут грозно зазвучал колокол, призывавший не понятно к чему. Послышались громкие крики кирасир и свиты, разыскивавшей императора.
— Динамит, говоришь, называется это взрывчатое вещество… Удивительной разрушительной силы, — надо отдать должное, император быстро пришел в себя. Может быть он и испытывал страх, но сейчас на его лице отражалось лишь каменная невозмутимость. — Ты сможешь перевооружить мою армию? Сможешь сделать все то, о чем только что рассказывал? Вернешь проливы, остановишь революцию, построишь заводы и фабрики?
Инженер, в своем черном платье сейчас особенно казавшийся дьяволом-искусителем, внушительно кивнул.
— Тогда… союзник, — произнес самодержец Всероссийский, протягивая руку.
[1] Святая канавка — одна из главных святынь Серафимо-Дивеевского монастыря. Представляет собой траншею с валом, обращенным к монастырю, примерно двухметровой глубины и протяженностью 775 м. В православной традиции считается, что именно по ней Богородица совершает свой ежедневный обход святой обители. От края Святой канавки и до небес простирается незримая стена, которая защищает обитель от злых сил. На момент истории канавка еще не была завершена.
[2] Серафим Саровский — иероманах Саровского монастырял, основатель и покровитель Дивеевской женской обители. Великий православный подвижник и один из наиболее почитаемых монахов Русской православной церкви.
[3] «Радость моя» — именно этими словами старец встречал каждого. В это, как ни в чем другом, проявлялся его главный дар — прощение врагом и безусловная любовь к ближнему.
[4] Птичка — общеизвестный факт: Николай Первый называл свою супругу «птичкой» за хрупкость фигуры и легкость походки.
[5] Большие люди — общеупотребительное в тот период словосочетание, означавшие представителей благородного сословия. Ранее, примерно столетие назад, противопоставлялось меньшим или черным людям, то есть крестьянскому сословию.
Заключили договор и через неделю по возвращению в столицу едва его же не расторгли. В пылу спора о дальнейшем развитии страны и его приоритетах, Ринат совсем забыл про статус своего собеседника. Прямо взял и брякнул, что сегодняшняя русская армия никуда не годится: слаба вооружением и дисциплиной, неповоротлива и немобильна.
У императора от такого поворота разговора чуть «челюсть не отвисла» до самого пола. Он эту армию годами ходил и лелеял. Смотры едва ли не каждую неделю проводил. Форму красивую утвердил. Гвардия на плачу так шаг чеканит, что красота неописуемая. Все европейские послы слюни пускают, когда смотрят на его гвардейцев. Наконец, почти всю Европу с союзниками к ногтю прижал. Буквально не спит и не ест, как об армии думает. Его же смеют обвинять в развале армии…
Николай Павлович побагровел. Дурная кровь с силой в лицо бросилась. По лицу гневные гримасы забегали, верный признак скорого взрыва. Руки зашуршали по столу, явно в поисках чего-то большого и тяжелого. Кинуть, похоже, собирался.
— Ты… Ты… — начал было он. Весь тон и поза в этот момент обещали бурю, как минимум.
— А проверим? Не прав буду, извинюсь, — вдруг предложил Ринат, огорошивая правителя. Ещё с той жизни прекрасно знал, что спорить в такой момент с «большой шишкой» бесполезно, смысла не имеет. Тот все равно ничего не услышит или не захочет слышать. Лучше бы чем-то огорошить его, сказать или сделать что-то необычное, рвущее привычный шаблон. Это обычно позволяет понизить накал спора. — Ни чего сложного, Ваше Величество. Мы, кажется, даже о чем-то таком уже говорили. Помните? В первую встречу. Объявите тревогу в столице и потребуйте войскам собраться на плацу перед дворцом. Уверяю вас, вы будете очень и очень неприятно удивлены. Думаю, дай Бог, к полудню вы увидите первых солдат на площади. А уж про полки, готовые к бою, я и говорить не буду. За сутки не дождетесь…
К счастью, бури не случилось. Николай Павлович, надо отдать ему должное, проявил просто нечеловеческую выдержку. Кидать ни чем не стал, не орал, не плевался. Вдруг решительно встал с места и, подняв бронзовый колокольчик, резко им затряс. Пронзительная трель развивалась не больше секунды — двух, как на пороге двери в кабинет возникла фигура секретаря.
— Ваше Величество, — наклонил тот голову, ожидая повеления государя.
— Поднимай гвардию! Все столичные полки! — четко и несколько громче, чем обычно, произнес император, взмахом руки подчеркивая свое нетерпение. Секретарь остолбенел, удивленно выпучив глаза. — Какое слово в моем приказе вам непонятно, господин барон? — император набрал воздуха в легкие и заорал. — Война! Отечество в опасности! Поднять по тревоги гвардейские полки в столице! Построиться в походные колонны! С оружием, запасом продовольствия!
Бедный барон так ломанулся, что едва дверной косяк не снес. Топот сапог еще долго отдавался гулкими звуками по длинному коридору.
Ничего не говоря, император встал у большого окна и молча смотрел на площадь, что раскинулась перед дворцом. Видимо, ждал первые проявления объявленной тревоги. Зря это он.
Минуло четверть часа, а ни каких поползновений к чему бы то ни было не замечалось: никто не бегал, никто не кричал, не скакали вестовые. Тишь да гладь.
Еще через полчаса, когда тишина поразительно кричащей, Ринат хмыкнул. Вышло это у него довольно громко и, чего уж тут скрывать, оскорбительно.
— Ваше Величество, — одновременно со стуков в дверь вошел военный министр, граф Татищев. Дядька, без сомнения заслуженный, Суворова Александра Васильевича еще помнивший и воевавший под его началом, но сильно уж возрастной. Ему уже глубоко за восемьдесят было. — Мне изволили сообщить, что нам объявлена война и Отечество в опасности. Я готов, Ваше Величество. Все чудо-богатыри, как один, готовы умереть за государя, православную веру и Отечество, — старик шаркнул ногой и тряхнул ножнами с саблей, отчего него повело в сторону. Если бы Ринат вовремя не среагировал, военный министр мог сейчас загреметь на пол, вместе со всеми своими драгоценными орденами.
Усадив графа на мягкую софу, Ринат выразительно показал императору на него взглядом. Мол, вот и твоя армия! Заслуженная, геройская, всегда готовая к подвигу, но старая, неповоротливая, едва волочившая ноги.
Словно красной тряпкой перед мордой быка махнул. Император как хрястнет по столу кулаком, бумаги, чернильница, перья в разные стороны полетели. Оторопевший военный министр задергался от такого зрелища.
— Где они? Где эти аники-воины? Два часа уже прошло, а никого на плацу нет! — Николай Павлович наседал на старичка, что пытался вжаться в спинку софы. — Где гвардия? Где лейб-гвардии Преображенский полк, лейб-гвардии Московский полк? А лейб-гвардии Семеновский полк где? Спят, гулеванят⁈ — пришел в ярость
