В главном здании все еще спят. Мои шаги эхом отдаются в темных пустых коридорах. Я прохожу мимо главного зала. Он выглядит как огромная пещера, полная летучих мышей. Гости спят, свисая с люстры, и их темные силуэты напоминают отвратительную гриву спутанных волос. В стороне, на вентиляционных трубах, спит группа журналистов. Фотоаппараты, все еще болтающиеся у них на шеях, почти касаются пола.
Пепельный Июнь не отвечает на стук. Я открываю дверь в ее комнату и вижу, что там никого нет.
Она наверху в центре управления, как и сказала. Смотрит на мониторы, слегка крутя головой.
— Привет, — тихо произношу я, не желая ее пугать.
Сквозь высокие окна солнце заливает зал светом. Я подхожу к ней.
— Привет и тебе. Думала, ты спишь. — Она оборачивается. — Кажется, я нашла идеальное укрытие.
— Пепельный Июнь.
— Что случилось? — Она замечает выражение моего лица.
Я качаю головой.
— Джин, в чем дело?
— Прости меня.
Она пристально заглядывает мне в глаза.
— Скажи мне, что происходит, Джин.
— Случилось кое-что действительно ужасное.
Она кладет руку мне на предплечье.
— Что случилось?
— Для меня все кончено.
Я объясняю. Рассказываю об охотниках в библиотеке, о солнечном луче, о том, как они выяснили, кто я. В ее лице читаются страх и беспокойство.
— Все кончено, — говорю я, — как только сядет солнце, они меня поймают.
Она отходит от меня на несколько шагов. Руки неподвижно висят вдоль тела, голова склонена в задумчивости.
— У нас есть излучатели. Мы можем вернуться в библиотеку, перебить их.
— Послушай…
— Нет, ты послушай. Мы вполне можем это сделать. Никто другой о тебе ничего не знает. Только охотники в библиотеке.
— Пепельный…
— Если мы перебьем их, твой секрет так и останется секретом.
— Это самоубийство.
— У нас есть излучатели.
— У нас только один излучатель. И он где-то в библиотеке, не знаю, где точно. Их больше, и на их стороне скорость, сила, когти, клыки…
— Мы найдем его и поставим на максимальную мощность. Это смертельно.
— Мы не найдем его!
— Мы можем…
— Пепельный…
— Что? — вскрикивает она. — Что ты хочешь, чтобы я сказала? Какие у нас еще варианты? — Она начинает всхлипывать.
Я обнимаю ее, она дрожит, и ее кожа кажется холодной.
— Нам надо попытаться, мы должны найти выход, — выдавливает она сквозь слезы.
— Все кончено. Мы старались. Но больше ничего не сделаешь.
— Нет! Я не собираюсь так думать! — вскрикивает она, отстраняясь от меня, и добела сжимает кулаки. Через некоторое время ее дыхание выравнивается, она успокаивается. Это спокойствие человека, принявшего решение.
— Мы можем жить в Куполе, — тихо произносит она, стоя ко мне спиной и глядя в окно.
— Что?
— Купол. Там мы сможем выжить. Как те геперы. Прожить там годы.
— Нет. Я не верю…
— Это получится. Купол работает на автоматике. Он поднимается на закате, опускается на рассвете. Он всегда будет нас защищать.
Я смотрю ей в спину. Нет, я не в состоянии больше смотреть и видеть только спину, я подхожу к ней, беру за руку и разворачиваю к себе.
Лицо выдает то, что скрывают твердый голос и прямая осанка, — по ее щекам текут слезы.
— Пепельный Июнь…
— Это единственное, что нам остается, — она заглядывает мне в глаза, — и ты сам это прекрасно знаешь, правда же?
Нам. Слово эхом отдается у меня в ушах.
— Я не позволю… Сейчас им нужен только я. Ты можешь и дальше жить своей жизнью.
— Я ненавижу эту жизнь! Больше, чем ты свою.
— Но у тебя хорошо получается. Я видел. Ты можешь продолжать…
— Нет! Я ненавижу ее всем своим существом. Я никогда не вернусь к ней одна. Я не смогу опять надеть маску, похоронить все свои желания. — Ее глаза загораются чувством, которое я сначала принимаю за гнев, но затем она произносит: — Ты изменил меня, Джин. Теперь я не смогу вернуться к прежней жизни. Только не одна, не без тебя. — Она шмыгает носом. — Купол. Это единственный выход для нас.
— Купол — тюрьма. Здесь ты по крайней мере останешься на свободе.
— Здесь тюрьма — моя собственная кожа. Похороненные желания, подавленные улыбки, фальшивые жесты, фальшивые клыки — все это замки на дверях куда более страшной тюрьмы.
Мысли в моей голове несутся с бешеной скоростью, закручиваются водоворотом. Но ее глаза заставляют меня успокоиться, служат якорем. Я иду к ней, не в состоянии сделать ничего иного, обхватываю ее лицо руками. Мои ладони у нее на щеках, пальцы на подбородке, я поглаживаю ее маленькую, влажную от слез родинку.
— Хорошо, — соглашаюсь я, улыбаясь вопреки всему. — Хорошо. Давай так и сделаем.
Она улыбается мне и зажмуривается, из-под век выкатывается еще несколько слезинок.
Неожиданно снаружи доносится громкий, раздирающий уши крик. Мы переглядываемся. За ним следует еще один, полный мучительной боли. И тишина. Еще один адский вопль. Мы бросаемся к окнам.
Кто-то пытается выбраться из библиотеки. Физкультурник. Он держит над головой солнцезащитный плащ. Но плащ никогда не предназначался для дневного солнца. Физкультурник, спотыкается, затем продолжает идти, переставляя мягкие, как губка, ноги. Когда он подходит ближе, я вижу, как его кожа — бледная, словно светящаяся — начинает таять под лучами солнца, из его глаз сочится гной. Он вскрикивает еще и еще раз, несмотря на то что его голосовые связки уже расплываются. Тем не менее плащ дает ему достаточную защиту: он доберется до главного здания. Доберется и расскажет всем обо мне. О том, что я гепер. О том, что я гепер и я в этом здании.
Пепельный Июнь резюмирует ситуацию с леденящей душу прямотой:
— У нас нет времени до заката.
Мы, не желая верить своим глазам, наблюдаем, как Физкультурник открывает двери и падает внутрь. Теперь он здесь. Он здесь.
Я мотаю головой.
— Иди. Они знают только про меня. Тебя не должны застать со мной рядом. Не то признают моей сообщницей. Это тебя выдаст.
— Я останусь с тобой, Джин.
— Нет. Я постараюсь прорваться наружу. Если двигаться достаточно быстро, у меня может получиться. Ты придешь, когда сможешь. Если не сегодня, то завтра. Встретимся в Куполе. Пока они тебя не подозревают, с тобой все в порядке. Им нужен только я.
Жуткий вой прорезает тишину в коридоре — пронзительный звук, от которого, кажется, вздрагивает все здание. Шум, глухие удары в отдалении. Другой вопль, тише, но также полный муки.
Пепельный Июнь неожиданно застывает. Я вижу, как понимание чего-то обрушивается на нее, как ледяной душ. Она словно парализована ужасом.
