Фарамунд спросил быстро:
— Кто там?
Клотильда сказала негодующе:
— Да парнишка с ними был! Когда начали рубить последних, он выскользнул, сиганул на это дерево!
Фарамунд окинул взглядом высокий гладкий ствол, совершенно без сучьев, как у всякой сосны, выросшей в густом лесу, когда первые ветви начинают расти на самой вершинке.
— Зачем тебе этот парнишка?
— У тебя других вообще нет, — отпарировала Клотильда, словно разговаривала не с могущественным рексом, а с парнем из соседнего дома. — К тому же... он не воин. А такие всегда больше знают.
Фарамунд ощутил, что в груди тревожно екнуло.
— Ты права, девка... Как он туда взобрался?.. Силен! Стрелами не пробовали?
— Ловит! Еще и смеется, гад.
Фарамунд бросил отчетливо:
— Срубить.
Несколько человек с готовностью взялись за топоры. Видимо, это были неудачливые стрелки, ибо стук топоров пошел частый, дерево начало вздрагивать от ударов.
Фарамунд выждал, сделал знак приостановиться, крикнул в тишине:
— Эй, на дереве! Слезай.
После паузы из-за веток прозвучало:
— Зачем?
— Рухнет, придавит, — объяснил Фарамунд.
— Меня смерть не страшит, — последовал гордый ответ.
— Не смерть, — объяснил Фарамунд безжалостно. — Тебя придавит, ты останешься калекой. Будешь ползать в пыли дорог с перебитыми ногами и сломанной спиной.
Ответа не было, топоры застучали с удвоенной силой. Затем с высоты прозвучало:
— А если слезу?
— Может быть, убьем сразу, — объяснил Фарамунд. — Может быть, сперва сами искалечим, изувечим, натешимся, а потом убьем. Но... может быть, ты останешься цел и невредим.
После паузы, когда один из воинов, не дождавшись решения, уже врубился острым лезвием в ствол, сверху прозвучало:
— Рискну.
А внизу, не выпуская топоров из рук, попятились, встали в круг. С дерева быстро спускался молодой парень, худощавый, в драной полотняной рубашке и кожаных штанах. Вехульд ухватил его за шиворот раньше, чем подошвы коснулись земли.
Правая щека парнишки была в потеках смолы, туда налипли чешуйки, делая щеку похожей на спину толстой змеи, а в волосах, тоже тронутых сосновой смолой, торчали зеленые иголки и перья.
Фарамунд спросил нетерпеливо:
— Ты служишь римлянам? Морда у тебя смышленая. Если ты уже знаешь, кто я, то догадайся, что я ищу. Не ответишь...
Он кивнул Вехульду. Тот пригнул парня, заставив опуститься на колени, ухватил за волосы и пригнул голову к земле. Парень слышал, как вжикнул меч, покидая ножны.
— Ты хочешь отыскать похитителей Лютеции, — торопливо прокричал он. — А я знаю, куда ее повезли...
Вехульд отпустил его волосы, не дожидаясь знака от рекса. Парень вскинул голову. Глаза живые, отметил Фарамунд, хитрые. От страха быстро переходит к надежде. До самой последней минуты не верит, что с ним что-то случится. Даже когда меч снесет голову, все еще будет думать, что удастся вывернуться...
— Что-то слишком много знаешь, — сказал Фарамунд медленно. Сердце колотилось, он нарочито растягивал слова, чтобы не дать побежать впереди мыслей, прыгая и сшибая друг друга. — Слишком...
За спиной бухнул Громыхало:
— Рекс, надо ехать. Если римляне узнают, что мы перехватили обоз... Они такие! То спят-спят, то начинают шевелиться.
— Езжайте, — велел Фарамунд. — Я догоню.
Он осекся, ибо телеги уже тянулись по дороге. Громыхало не сомневался в решении рекса, хорошие военачальники получились, не заглядывают в рот, делают сами все, что нужно, молодцы. Многие переоделись сразу, сбросили лохмотья, щеголяли в блестящих римских панцирях. На головах дорогие римские шлемы, что закрывают уши и даже щеки, только мечи разбойники оставили свои: настоящие, длинные, из хорошей закаленной стали.
Он кивком велел Вехульду сесть на коня, а пленнику сказал как можно небрежнее, хотя сердце колотилось, а жар опалил щеки:
— Встань. И рассказывай все, что знаешь.
Парень сказал с жаром:
— О, Господин! С великой радостью!.. Итак, вначале была Тьма, а Дух Божий носился над водами. Потом Господь сказал: да будет свет...
Фарамунд дернулся:
— Ты о чем?
— Ты же велел: с самого начала, — торопливо сказал парень. — Но если хочешь, это могу пропустить, а начну сразу от Адама и Евы...
Фарамунд ощетинился:
— Ты кем был у римлян?
— Господин, такого слова нет на нашем языке. Но я был тем, кто имеет право говорить в глаза правду самому цезарю...
Фарамунд поморщился:
— Понятно, шутом. Ладно, шут, ты только не забывай, что сейчас мне не до веселья. Даже будь в твоей шкуре лучший поэт вселенной, я тебя повешу через минуту, если не скажешь, откуда знаешь, кто я и что ищу.
Шут снова рухнул на колени:
— О, господин!.. О тебе уже пошел слух. А римляне потому и владыки мира, что у них есть карты. И они знают, в каком месте на карте о чем говорят, чего добиваются, на чем местного вождя можно купить или поймать! Уже ширится слух, что ты завоевываешь бурги для своей женщины. Ее похитил твой соперник, ты ее разыскиваешь... Я знаю только, что ты был близок, очень близок! Ты, в своей неизреченной премудрости, свойственной юным народам, выбрал единственно верный путь. Если бы не наш обоз, ты бы во-о-о-н на той дороге перехватил отряд Настиона, что перевозил ее из полевого лагеря в крепость.
Фарамунд вскрикнул, как раненый в самое сердце огромный зверь:
— Она была так близко?
— Рядом, — ответил шут сочувствующе. — Я видел с телеги, как там поднялась пыль, когда вы напали на этот несчастный обоз. Они улепетывали со всех ног! Еще бы...
— Почему? — спросил Фарамунд жадно.
— Их было не больше десятка воинов, — объяснил шут. — Они сопровождают повозку, в которой и везли Лютецию. Я видел ее в лагере дважды!
— Скажи, — вырвалось у Фарамунда, — как она выглядит?
— Она, в самом деле, рождена для небес, — сказал шут почтительно. — В ней есть та царственность, что приходит только с породой. Неужели Господь, в самом деле, и людей выводит так же, как человек выводит породы собак?.. Ее спина всегда прямая, и когда она смотрит на своих похитителей, то выглядит так, словно это они у нее в плену.
— Да, — сказал Фарамунд жадно, — это она...
— Стерегут ее два брата-великана: Корнуган и Настион. Это не люди, а вовсе чудовищные башни, закованные в железо. Это франки, что служат римлянам... вернее, указывают им разные услуги. Доспехи им сковали на заказ, а мечи у них... прости рекс, не короче твоих, а ростом и силой оба превосходят всех сущих на земле.
На месте битвы трупы жадно расклевывало воронье, волки рычали и дрались за лакомые внутренности. Трупы уже почернели, распухли, над поляной стоял звон от множества крупных навозных мух. Со всех сторон сходились жуки и муравьи, а подземные зверьки начали подрывать вокруг трупов землю, спеша опустить в глубины, где будут лакомиться без помех.
