Андрей Бондаренко - Зеркала Борхеса

Тихо и таинственно журчал крохотный ручеёк, звонко обрываясь невысоким водопадом в идеально-круглый пруд с золотисто-жёлтыми рыбками. Трудолюбивые пчёлы жужжали монотонно и устало. Где-то вдалеке чуть слышно куковала кукушка.

«Умеют, всё же, азиаты создавать идеальную обстановку для неторопливых философских размышлений», – завистливо вздохнул мечтательный внутренний голос. – «Воистину, всё вокруг – только глупая суета и бестолковый тлен…».

Наконец, к чайному домику подошёл низенький кривоногий самурай, облачённый в скромное тёмно-коричневое кимоно, и скупым жестом указал на одно из бело-жёлтых строений.

Внутренняя обстановка дома была приятной, милой и спокойной. По крайней мере, никто даже и не пытался тыкать в глаза посетителям пошлой роскошью: никакой тебе позолоты, кричащей о сказочном богатстве хозяев, только хлипкая и изящная мебель, да стены, отделанные деревянными рейками, местами оклеенными цветной непрозрачной бумагой.

Дайме Ишидо встретил посетителей, сидя на высоком помосте. Вокруг помоста неподвижно застыли четыре самурая самого свирепого вида в чёрных парадных кимоно, щедро расшитых золотыми и серебряными нитями: сплошные драконы, дракончики и многоголовые зубастые змеи.

Ван Перси, рассыпаясь в цветастых фразах и выражениях, рассказал о целях их визита. Пока он говорил, дайме – мужчина толстый и вальяжный – неотрывно и изучающе смотрел на Алекса.

Когда голландец закончил повествование, Ишидо ладонью правой руки прикрыл свои узкие, бесконечно-чёрные глаза, после чего небрежно бросил длинную рубленую фразу.

– Дайме говорит, что безупречная честность – отличительная черта всей японской нации, – послушно перевёл Ван Перси. – Ишидо хочет, чтобы вы – первым делом – лично посмотрели бы на пленников, о которых идёт речь, и убедились, что все они являются хорошими работниками и находятся в добром здравии. Рисовые поля, где трудятся пленённые русские моряки, расположены совсем недалеко от этого поместья, примерно в двух милях. Но подходить к этим полям близко дайме запрещает. Вам разрешено лишь издали посмотреть на предмет будущей торговой сделки, используя для этого подзорную трубу…

Два самурая величественно шествовали впереди европейцев, ещё трое замыкали колонну.

Вскоре на смену высоким деревьям старого парка пришли бесконечные рисовые поля, залитые мутной водой, из которой поднимались ровные ряды ярко-зелёных ростков. На очередном поле – почти по колено в воде – усердно трудились два десятка (может, чуть больше), смуглых крестьян, одетых только в короткие набедренные повязки.

Один из самураев остановился и что-то негромко залопотал, указывая рукой на работавших подёнщиков.

– Он разрешает вам воспользоваться подзорной трубой, – перевёл Ван-Перси.

Чуть впереди других сельских тружеников, старательно пропалывающих ряды молодых рисовых всходов, двигался пожилой черноволосый мужчина с покатыми плечами.

«Это он и есть, Матвей Силыч Борх-хун», – доложил дисциплинированный внутренний голос. – «Работает, как ни в чём не бывало. И при этом грустно улыбается – словно итальянская тряпичная кукла Пьеро… А где же, братец, наша обожаемая невеста?».

Алекс перевёл подзорную трубу на небольшой холмик, поросший редким кустарником. Две пожилые японки активно суетились возле дымного костра, а чуть в стороне от женщин белобрысый мальчишка усердно оттирал куском зеленоватого мха большую медную сковороду.

«Анютка, родимая ты наша!», – умилился сентиментальный внутренний голос. – «Похудела-то как! Вернее, постройнела. Тростиночкой камышовой – прямо-таки – смотрится…».

Они, развернувшись, уже зашагали назад, к поместью, когда перед лицом Алекса промелькнуло что-то светлое. Он, резко вытянув руку, ловко схватил пролетавший предмет.

«Бумажный самолёт-журавлик?», – заинтересованно захмыкал нетерпеливый внутренний голос. – «Может, это тайное послание от «рисовых» узников? Разверни-ка, братец, бумажную птичку… Осторожнее, охламон! Не дай Бог, самураи заметят. Не делай, пожалуйста, резких движений… Ага, записка на русском языке. А я что говорил? Итак, зачитываю: – «Алексей! Не верь японцам. Для них обмануть белолицых европейцев – святое дело. Особенно, когда это касается долгосрочных обещаний. Решать надо, уповая на жадность азиатскую, всё сразу. Здесь и сейчас. Поэтому, как твой тесть будущий, приказываю. Выкупай у дайме только Анюту. Выкупай и срочно увози на корабль. А мы сами убежим. Уже и дельный план имеется. На этом всё. До встречи. Матвей Борх-хун…». Интересный текст, братец. Есть, право слово, над чем задуматься…».

Дайме выдал длинную и заковыристую тираду, после чего, сложив пухлые ладошки на объёмистом чреве и чуть насмешливо поглядывая на Алекса, довольно откинулся назад.

– Он обозначил цену за пленённых русских моряков, – удивлённо морщась, сообщил голландский купец. – Неслыханное дело. Речь идёт о воистину нестандартной сделке. За двадцать пять работников-рабов японец запросил – корабль.

– Простите, какой ещё корабль?

– Обыкновенный. Морской. С приличной грузоподъёмностью. Как минимум – торговый двухмачтовый бриг.

– Условия, конечно, нестандартные, но выполнимые.

– Уважаемый дайме интересуется – когда вы сможете заплатить? Естественно, что русских моряков можно будет забрать только после произведённой оплаты.

– Пожалуй, не раньше, чем через полгода, – подумав, по-честному признался Алекс. – Или же через год-полтора. Боюсь ошибиться…

– Сделка считается заключённой, – пообщавшись с японцем, подытожил Ван-Перси.

– Может, надо составить какой-нибудь договор?

Голландский купец отрицательно покачал головой:

– Здесь это не принято. Ишидо – очень уважаемое и авторитетное семейство в провинции Канагава. Достаточно честного слова высокородного дайме… Если у вас, поручик, всё, то мы можем идти.

– Нет, не всё, – Алекс откинул крышку сундучка и произнёс – на классическом средневековом японском языке: – Пусть уважаемый дайме посмотрит на это золото и ювелирные безделушки, украшенные прекрасными изумрудами и рубинами, а также алмазами и жемчугами.

Ближайший самурай, почтительно и монотонно кланяясь, отнёс сундучок на помост и поставил перед Ишидо.

– Что европейский кавалер хочет – в обмен на содержимое этой кожаной шкатулки? – вальяжно, с плохо-скрытыми нотками жадности, процедил дайме.

– Свободы для русского светловолосого паренька, – стараясь сохранять спокойствие, тихонько выдохнул Алекс, после чего принялся, искусно притворяясь смущённым, вдохновенно врать: – Я испытываю… э-э-э, простительную природную слабость к симпатичным юношам. Поэтому и готов платить столь щедро. Не мелочась…