В поисках спасения вампиры устремились к своему городу. Месть, от которой они столетиями укрывались, готова была пасть на их головы и заставляла искать защиты среди полуразрушенных стен, за которыми они когда-то отсиживались, пережидая отчаянные набеги людей.
А Нлонга наблюдал за тем, как они мчались к городу, и смеялся так, что эхо отдавалось среди холмов.
И вот наконец все были внутри, но терпеливые птицы опустились на обреченный город, словно непроглядная черная туча. Плотными рядами уселись они на стенах, точа когти и клювы о камень древних башен…
Тогда-то Нлонга ударил кресалом по кремню, высек огонь и поджег принесенную с собой связку сухих листьев. Связка тотчас вспыхнула, и колдун, размахнувшись, швырнул импровизированный факел с утеса как можно дальше. Пролетев как метеор, горящий комок упал на плато и рассыпался веером искр. Иссушенная трава немедленно занялась неудержимым пожаром.
Кейн мрачно улыбнулся, всем своим существом ощутив страх, что волнами, подобно белому туману, растекался из молчаливого города внизу под ногами.
— Гори, гори ясно, сухая трава! — сказал он. — Недаром сушило тебя жаркое солнце! Недаром дождей последнее время было меньше обычного…
Подобно алой змее, мчался огонь, пожирая высокую сухую траву. Пожар распространялся с умопомрачительной быстротой, и Кейн, стоя в безопасности, высоко наверху, тем не менее чувствовал то жуткое напряжение, с которым следили за приближением огня сотни глаз, наблюдавших изнутри города.
И вот алая змея достигла каменных стен и, казалось, собрала силы перед прыжком внутрь. Обеспокоенные стервятники неохотно поднялись в воздух и, хлопая тяжелыми крыльями, начали набирать высоту. В это время неведомо откуда налетел порыв ветерка; он подстегнул пламя, и оно взвилось багряной волной по всему периметру стен. Город оказался в огненном кольце, и слуха двоих мужчин, стоявших высоко на скале, достиг грозный рев пламени.
Очень скоро искры полетели через стену, поджигая высокий травостой, заполонивший улицы. В двадцати местах разом вспыхнул пожар и тотчас устремился во все стороны. Багровая крутящаяся пелена затянула улицы и дома, и сквозь огненную завесу Кейн с Нлонгой увидели сотни темных теней, которые суматошно метались из стороны в сторону, падали, корчились в пламени и затем исчезали, сами вспыхивая кострами. Вонь горящей мертвечины делалась невыносимой.
Кейн смотрел и смотрел, не в силах оторвать взгляд. То, что он видел, было сущей геенной огненной на земле. Словно в кошмарном сне, вглядывался он в недра огненного котла, где какие-то черные насекомые отчаянно сражались с погибелью… и пропадали одно за другим. Пламя вздымалось на добрую сотню футов в вышину, и неожиданно его рев прорезал жуткий, нечеловеческий крик, долетевший словно бы с другого края немереных космических бездн. Это, умирая в огне, подал голос один из вампиров, нарушивший заклятие молчания, которое века и века довлело над всем его племенем. Тонкий, ужасающий крик длился и длился — предсмертный вопль навсегда вымирающей расы…
Потом пламя неожиданно опало. Степной пожар, как обычно, оказался столь же кратковременным, сколь и свирепым. Плато превратилось в черную пустошь, а город — в бесформенную груду дымящегося, закопченного камня. Глаз не мог отыскать ни одного тела, какое там — ни одной обугленной кости. Стервятники еще кружились плотными стаями, но и эти живые тучи начинали понемногу рассеиваться. Птицы понимали, что поживы больше здесь не найти.
Кейн жадно вглядывался в синее, синее небо… Вид чистого неба в этот момент был подобен свежему морскому ветру, разгоняющему напоенный ужасами туман. Через некоторое время откуда-то издалека долетел львиный рев — еще одно свидетельство настоящей, живой жизни.
Стервятники улетали, выстроившись неровными, колеблющимися клиньями…
…Кейн сидел близ устья пещеры, в которой они оставили Зунну, а Нлонга хлопотал над ним, перевязывая раны.
Одежда пуританина свисала с плеч кровавыми клочьями, руки и грудь были разодраны и сплошь покрыты страшными синяками, но каким-то образом он все же умудрился избегнуть ран, опасных для жизни.
— Наша с тобой — два могучих героя! — объявил Нлонга, и к обычной хвастливости примешивалось искреннее удовлетворение. — Теперь вампирий город вправду замолкла, точно! Нету больше в холмах ни одна такая ходячий мертвец!
— Я все-таки не очень понимаю, — сказал Кейн, подпирая кулаком подбородок. — Объясни, Нлонга, как ты все это проделал? Каким образом ты разговаривал со мной во сне, потом завладел телом Краана и наконец вызвал стервятников?..
— Брат мой, кровный брат, — ответил колдун, переходя с пиджин-инглиш, которым страшно гордился, на язык речных племен, благо Кейн понимал это наречие. — Я так стар, брат мой, что, открой я тебе свой истинный возраст, ты обозвал бы меня лжецом. И всю свою жизнь я посвятил магии. Сперва я смиренно сидел у ног могучих шаманов востока и юга; потом я угодил в рабство к бакра, но и там продолжал постигать волшебство. Брат мой, как же я охвачу одним словом все эти годы и хотя бы кратко объясню то, что сам понял лишь к старости? Увы, я не в силах растолковать тебе даже, каким образом вампиры избегали посмертного разложения, питаясь жизнями других людей. Скажу лишь одно: когда я засыпаю, моя душа летит над джунглями и речными разливами, чтобы потолковать с душами спящих друзей. Я дал тебе посох вуду, хранящий великое волшебство. Волшебство родом из древней страны, которое притягивает мой дух точно так же, как магниты белых людей притягивают железо…
Кейн молча слушал своего побратима. Он пристально вглядывался в черные глаза Нлонги, и в мерцающих зрачках колдуна ему впервые виделось нечто гораздо более значительное и глубокое, нежели просто алчный блеск адепта черного волшебства. Кейну отчетливо показалось, будто он заглянул в таинственные, зрящие далеко вперед глаза древнего пророка…
— Я говорил с тобой во сне, — продолжал Нлонга, — а потом наслал глубокий сон на души Зунны и Краана. Я переместил их в дальние края теней, откуда они вскорости возвратятся, не памятуя, что с ними произошло. Все склоняется перед волшебством, кровный брат, и звери с птицами повинуются волшебному слову. Там, в холмах, я совершил могучее вуду, призывая стервятников, и крылатый народ поднебесья поспешил явиться на мой зов.
Законы, повелевавшие там, хорошо мне известны, ведь я и сам плоть от плоти волшебного мира. Но как объяснить это тебе?.. Кровный мой брат, ты могучий воитель, но во всем, что касается магии, ты подобен маленькому ребенку, заблудившемуся в дремучем лесу. Какими словами истолковать такому ребенку заветные тайны, для постижения которых потребовалась долгая жизнь? Да и не имею я права разглашать все то, о чем тебе хотелось бы знать… Друг мой, ты называешь мою магию черной и подразумеваешь, что я вызываю злых духов. Я-то уж знаю! Но посуди сам: будь мое волшебство так уж черно, неужто я не оставил бы себе прекрасное и сильное тело юного Краана, вместо того чтобы возвратиться в свое собственное, сморщенное и иссохшее?.. Но нет, я этого не сделаю. Краан получит свое тело назад в целости и сохранности…
