Единственным развлечением для Сухова остались одинокие думы, воспоминания да редкие встречи со старым профосом. Йохан частенько проговаривался, так что Олег был в курсе событий.
«Миддельбурх» постоянно мотался из Роттердама в Бильбао, поддерживая связь между Соединенными Провинциями и союзной Испанией.
Близилась война с Англией и Францией, вот голландцы и суетились.
До Роттердама ходу оставалось – неделя, как минимум, но скучать Сухову не пришлось.
Однажды вечером (хотя Олегу было без разницы время суток в его-то темном закутке) лязгнул засов.
Драй насторожился, полез под тряпки, чтобы достать нож-обломыш, но тут в приоткрытую дверь протиснулся Карстен Утенхольт.
Переминаясь, он сказал:
– Я тут… это… выпустить могу. Погулять. Сейчас темно уже, никто и не увидит…
– Спасибо, Карстен, – улыбнулся Сухов. – Подышу хоть…
Поднявшись на палубу, он с наслаждением вдохнул свежего воздуха. Господи, хоть пей его… Большими глотками.
– Только… это… – прошептал Утенхольт боязливо.
– Всё нормально, – успокоил его Олег, – погуляю и вернусь. Кают-компания где? Перехвачу хоть чего-нибудь вкусненького.
Длинный довольно толково объяснил, где можно разжиться вкусняшками.
Может, он и раскаивался уже в своем добром порыве, но поздно переживать.
Темень стояла не полная, звезды светили ярко, смутно выделяя паруса.
Кормовые фонари расплывались сияющими шарами, а море угрюмо чернело, серым намечая барашки волн.
«Слово надо держать», – усмехнулся Сухов, неслышно ступая вдоль борта.
Увидеть его мог только рулевой, стоявший на вахте, да и то вряд ли – пялится небось на компас, подсвеченный фонарем, а смотреть на огонь ночью не рекомендуется. Ничего потом не разглядишь в темноте, кроме цветовых пятен.
Прокравшись к надстройке, Олег проскользнул в коридор, идущий вдоль оси корабля.
Ближе к корме проход расширялся в продолговатое помещение с длинным столом, стульями, буфетами и прочим – это и была кают-компания, где господа офицеры трапезничали.
С кормы кают-компанию освещало большое, часто зарешеченное окно, а по сторонам располагались двери кают.
Капитанская была последней слева. Приблизившись к ее дверям, Сухов замер и прислушался. Храпит.
Он потянул дверь на себя – не заперто. Чудненько. Не надо ковыряться с замком.
Воротив нож на место, за пояс, Олег проскользнул в капитанскую каюту.
Здесь было душно. «Мыш в сапогах» дрых, откинув одеяло, в длинной ночной рубашке и со смешным колпаком на голове.
Приблизившись к изголовью кровати, Сухов вжался в переборку – капитан неожиданно закашлялся.
Сонно бормоча и прочищая горло, Маус сел, опуская на пол волосатые ноги. Нащупал початую бутылку.
Приложившись как следует, он вытер рот ладонью.
Капитан брига не видел Олега у себя за спиной.
Даже когда Сухов вспрыгнул на кровать, не сообразил, что к чему. Ну и ладно.
Олег не любил дешевых эффектов, поэтому действовал, как учили: хладнокровно и расчетливо – ухватился за голову в ночном колпаке и резко свернул «мышу» шею.
Мокрый хруст позвонков засвидетельствовал причинение смерти.
Осталось изобразить неловкое падение Мауса с кровати, и мавр мог уходить.
Рыться в пожитках капитанских Драю было противно, да и к чему улики?
Ненадолго задержавшись в кают-компании, дабы поживиться объедками с ужина, Сухов удалился.
– Разжился? – шепнул Карстен. В голосе его чувствовалось облегчение.
– Ну! – подтвердил Олег и усмехнулся. – Пошли, запрешь…
Возвращаться в затхлость и мерзость губы не хотелось, но что делать прикажете?
Берег далеко, а шлюпку спустить на ходу… Лучше даже не пробовать. Как и прежде, ждем-с.
И Сухов снова уединился «у себя», с удовольствием уминая нечаянные гостинцы. Совесть его была спокойна: он сдержал данное «мышу» слово.
Глава 4,
в которой сбывается пророчество
Суматоха на корабле поднялась лишь на другой день, да и то ближе к обеду, когда вахтенный матрос обнаружил Яна Якобсзоона Мауса мертвым.
Криков хватило. Многие ли поверили в несчастный случай, было неясно, хотя кто-то из офицеров не поленился спуститься на нижнюю палубу, чтобы подергать дверь гауптвахты, запертую на засов. Не придерешься.
Старый Йохан, скорее всего, догадался, чьих это рук дело. Во всяком случае, в тот день у Олега в меню было мясное рагу гюцпот и густой гороховый суп снерт.
В начале третьей недели бриг вошел в лабиринт проток, каналов и островов, выбираясь к Роттердаму.
В городишке том проживало тысяч двадцать жителей, но был Роттердам богат – именно сюда прибывали корабли из Нидерландской Ост-Индии, с полными трюмами пряностей, индиго, сахара, красного дерева и прочего колониального товара.
Сухов прислушивался. «Миддельбурх» шел всё медленнее, пока не качнулся у причала, со скрипом притираясь бортом.
С прибытием вас, товарищ Сухов…
Не сразу, но за Олегом пришли. Хмурый профос отворил дверь, и двое дюжих матросов с опаской шагнули в вонючее узилище.
– Я сам, ребятки-зверятки! – ухмыльнулся Сухов, только что успевший привязать к ноге нож – короткие штаны едва прикрывали оружие.
Поднявшись на палубу, он поневоле прикрыл глаза – яркий свет дня слепил его, как сову, сдуру вылетевшую из дупла в полдень.
Моргая, Драй ничего не видел за слезами – всё расплывалось. Но на слух не жаловался. Команда брига желала ему всех благ на новом поприще:
– Месяц точно протянет!
– Полгода! Спорим?
– На галере-то? Да они там мрут, как мухи перед зимой!
– Этот-то здоровый…
– Ну жирок с него быстро сгонят! А после и мясцо!
– Подумаешь! Кости-то останутся.
– А с них самый навар!
– Га-га-га!
– Ну и откормили же мы кабана этого…
– Во-во! Хватит уж ложкой черпать, пора на весло переходить!
– Не обделайся с натуги!
– Гы-гы-гы!
Жмурясь и щурясь, Олег протопал по сходням на пристань, где его торжественно передали на попечение суровой страже в темных кафтанах и шляпах, штанах и сапогах.
И безо всяких там бантиков и прочих финтифлюшек.
– Желаю приятно провести время! – издевательски сказал и. о. капитана брига, узкоплечий лейтенантишка. Он едва сдерживал прорывающийся хохот. – В увеселительной прогулке… на галере!
– Чтоб вам всем попередохнуть! – от всего сердца пожелал Сухов.
В одних штанах, он ежился от ветра, гулявшего вдоль каменных купеческих домов, слепившихся боками, как пельмени.
Впрочем, идти пришлось недолго – бревенчатый барак для шиурмы, как звали гребцов галер, располагался неподалеку, всё на том же берегу Ньиве-Маас, грязноватой роттердамской речушки.
