Эванс, если у вас возникнет желание хоть как-то помочь, мы всегда будем вам рады, – с мольбой в голосе проговорила Андреа. – Мы занимаемся этим в одиночку – просто два убитых горем родителя, пытающихся найти свою пропавшую девочку. Полиция не желает возиться с давно «заглохшим» делом, даже наш частный детектив окончательно потерял к нему интерес. Поймите, на данный момент вы – наша единственная зацепка.
Мейсон провел руками по лицу и попытался заглушить чувство вины. Сколько ночей он провел, размышляя о том, мог ли что-либо изменить? Сколько сотен раз прокручивал в голове те события, пока не начал сомневаться в том, какие моменты приукрасил, а какие запомнил точно?
– Я понимаю, миссис Делаторн. И подумаю над вашим предложением, – солгал он.
Казалось, ее это успокоило; женщина лучезарно улыбнулась, лицо озарилось надеждой.
– Спасибо.
Реймонд распахнул дверь перед супругой, но затем замешкался.
– Любопытно. – Он оглянулся. – Согласно полицейскому рапорту, вы не были лично знакомы с нашей дочерью.
Озадаченный комментарием, Мейсон оторвал взгляд от документов.
– Верно.
Реймонд Делаторн с холодной улыбкой на губах поймал его взгляд.
– И все же только друзья зовут ее Мия.
Не дожидаясь ответа, Реймонд покинул кабинет и закрыл за собой дверь.
Сообразительный, как и его дочь, – подумал Мейсон, печально усмехнувшись, несмотря на приступ паники, пожирающей его изнутри. Это была самая настоящая угроза – враждебный выпад, противоречащий внешнему напускному спокойствию.
В глубине души Мейсона под тонкой оболочкой тревоги бурлила пронизывающая до костей боль, ненасытный голод, который он игнорировал на протяжении трех лет. Его жажда правды так и не была утолена. В который раз он почувствовал, что мечется между стадиями горя, пытаясь перейти к принятию, но довольствуясь лишь бледной его иллюзией. Своего рода утешительный приз – еще один вид отрицания.
Если бы у меня было хоть что-то, – торговался он с пустотой. – Что угодно.
Но какой ценой?
– Плевать, – произнес он вслух, его голос дрогнул. – В прошлый раз я выжил, ведь так? Что плохого может принести хоть толика правды – лишь привкус завершенности?
Жгучая боль в левой руке вырвала Мейсона из запутанной паутины эмоций, рвущихся наружу. Он расстегнул манжету и закатал рукав. На внутренней стороне предплечья, обрамленный розовой припухшей плотью, чернел полумесяц. С виду рисунок напоминал свежую татуировку, но при этом обжигал, как раскаленные угли.
– Какого черта? – Он прижал палец к лунному серпу и вздрогнул, ощутив, как огонь пробежал вверх по руке. На ощупь клеймо оказалось горячим, его будто выжгли на коже. Услышав тихий шепот, Мейсон вскочил на ноги, опрокинув стул.
– Ама?
Тишина в ответ. Свет в комнате померк, что-то притаилось в собравшихся по углам тенях.
Возьми себя в руки, – велел себе Мейсон в попытке успокоиться, затем схватил камень сновидений и крепко сжал в руке.
В его разум проник голос.
За что цепляться, юный доктор, когда держаться больше не за что?
Глава 4
КАЙ
Кай не любил долго спать. Людская привычка валяться в отключке третью часть суток казалась скучной, если не опасной. Легкая дремота позволяла всегда оставаться начеку; и если вдруг дерьмо повстречается с вентилятором, ему не составит труда уклониться от брызг. Волк в любой момент должен быть настороже.
Мия резко выпрямилась, вырвав Кая из сонной неги, а затем повалилась навзничь, как пьяный первокурсник на вечеринке.
– Баранья котлетка, ты в порядке? – сонно прищурился он.
Слезы застилали ей глаза. Отпихнув руку Кая, девушка села и закрыла лицо руками, тяжело дыша в сомкнутые ладони. Пучки вырванной травы повисли на ее предплечьях.
– Сны становятся все хуже, – ответила она. – У меня никак не получается их контролировать.
Кай приподнялся на локте.
– Опять заблудилась?
Мия кивнула.
– И, как обычно, не в самом приятном месте. – Она придвинулась ближе и прижалась лбом к его плечу, ее голос понизился до шепота. – Я снова видела ее.
– СВ? – Каю пришлась по душе аббревиатура. Черная Лощина заклеймила имя Сновидицы проклятием, но это сокращение позволило ему вновь звучать ласково для ушей Кая. Он надеялся, что и для Мии тоже.
Дыхание девушки щекотало его кожу.
– Да, но это бессмысленно. Ведь я и есть Сновидица.
– Возможно, твоя предшественница просто явилась поболтать? – предположил Кай. – Так или иначе, здесь все лишено смысла. Кто, черт возьми, видит сны в мире снов?
– Очевидно, я, – усмехнулась девушка. – Каждый раз засыпая, я что-то слышу, словно вода капает из протекшего крана. Стараюсь не заострять внимания, но звук манит меня и всякий раз приводит к чудовищу. Я вижу монстра, а монстр видит меня. – Мия сорвала примятый лист клевера. – Мне кажется, Сновидица пытается меня защитить, потому что пока я понятия не имею, что делаю.
Такое случалось с ней и в Черной Лощине; стоило Мие заснуть, как неведомая сила толкала ее туда, где во мраке ночи притаилось что-то зловещее. К способностям Сновидицы не прилагалось руководство, и как бы она ни старалась улучшить навыки, результаты не всегда радовали. Казалось, в этом столько же искусства, сколько в попытке пятилетнего ребенка разрисовать домашнего кота.
Однако не все их неуклюжие попытки пропали даром. Три года назад, когда Ааддон, проникнув в кошмар, напал на Мию, ее кровь, окропив пикового короля, перенесла Кая в мир сновидений. Тогда это вышло случайно. Теперь она использовала ритуал с картой и кровью в качестве катализатора, чтобы разорвать шов между мирами и перенести их обоих на другую сторону – в буквальном смысле. Тем не менее дорога была ухабистой, и Кай нередко задумывался, не обнаружит ли себя однажды в образе поломанной куклы с неправильно пришитыми конечностями.
Кай обнял девушку крепче.
– Ты научишься.
– Думаешь? – спросила Мия. – Она велит гоняться за демонами, пока они не успели открыть охоту на меня, но мне так надоело таскаться туда-сюда, изображая из себя истребительницу духов. Я не собиралась превращать нас в парочку охотников за привидениями!
– Ты, по крайней мере, можешь вернуться, – понизил голос Кай. – У тебя есть возможность.
Дерьмо. Слова вылетели изо рта быстрее, чем он успел подумать. Прошло уже несколько лет с тех пор, как он увяз в парном забеге «в три ноги» [2], хотя порой казалось, что в гонке участвует лишь Мия, а он вынужден тащиться следом на собственной заднице. После падения Абаддона осознание того, что он оказался привязан к своей партнерше, ударило по нему, как звенья гигантской цепи. Поначалу он неплохо справлялся; Кай обожал свою Баранью котлетку и после десяти лет одиночества искренне наслаждался ее обществом. Однако стало очевидно, что они не могут найти ответов ни на вопрос «Почему?», ни на вопрос «Как, черт возьми, это остановить?», и тогда острое разочарование переросло в еще более жестокое чувство, и парню совсем не нравилось, куда оно могло его завести.
Мия поморщилась… Вина? Сожаление? Он не всегда улавливал разницу. Чувства, подобно нитям, переплетались, образуя огромный гобелен, становясь едва различимыми, но формируя
