— Я ждал тебя. — Голос Хагена звучал удивительно спокойно.
Зигфрид подошел ближе и остановился в двух шагах от него. Лицо его не выражало ни гнева, ни ненависти. Он смотрел на него с упреком и… разочарованием.
— Зачем ты это сделал? — тихо промолвил Зигфрид.
— Что?
Лицо Ксантенца омрачилось:
— Не притворяйся, Хаген. Мы здесь одни, не нужно играть.
— Играть? — Хаген деланно рассмеялся, — Так ты все еще ничего не понял, Зигфрид?
Зигфрид слегка приподнял меч, но жест этот не был угрозой — скорее выражением собственной беспомощности.
— Что я должен понять, Хаген из Тронье? Что человек, которому я протянул руку дружбы, плюнул мне в лицо? Что король, которому я спас трон, предал меня? — Он горько усмехнулся: — Я предложил вам дружбу и в благодарность получил ложь и обман.
— И теперь ты хочешь меня убить.
Взглянув на обнаженный клинок в своей руке, Зигфрид улыбнулся:
— Нет. Признаюсь, я шел сюда с этой мыслью, но…
— …но это ничему не поможет.
— Нет, — печально кивнул Зигфрид. — Не поможет. Ты наголову разбил меня, Хаген. И что бы я теперь ни сделал из упрямства, это лишь усугубит то, что начали вы с Гунтером.
— Разбил? — Откровенность Ксантенца ошеломила Хагена. Перед ним стоял совершенно иной Зигфрид, лишь смутно напоминающий легендарного победителя дракона, властителя империи нибелунгов и покорителя Альбериха. — Разбил? Ты признаешь себя разбитым? Ты, непобедимый?
— Разбит, но не побежден, Хаген. Есть разница. Я дважды недооценил тебя. Третьей ошибки я не допущу. — Он помедлил, затем вложил меч в ножны и кивнул головой на корабль: — Прежде чем отправиться в путь, Хаген, ответь на мой вопрос. Почему ты так поступил? Знаю, я допустил ошибку, но я люблю Кримхилд, и она меня тоже.
— Потому что ваш брак будет означать крушение Бургундской империи и гибель Гунтера. Мы никогда не были друзьями, Зигфрид, но я тебе верю. Верю, что ты любишь Кримхилд, и знаю, что она отвечает тебе тем же. Но не могу допустить этого брака: он принесет беду. Куда бы ты ни ступил, Зигфрид, ты несешь лишь смерть и горе. А я поклялся защищать Бургундию, пусть даже ценой собственной жизни. Ты можешь ненавидеть меня за это, можешь прикончить, если считаешь это необходимым.
— Ненавидеть? — Зигфрид вздохнул. — Как я могу ненавидеть человека, прислушивающегося к голосу своей совести, Хаген? Я не знаю, кем ты меня считаешь — чудовищем или идиотом, — но я не испытываю к тебе ненависти. Если, конечно, слова твои правдивы. Но если мы увидимся вновь, Хаген, мы будем врагами, помни об этом. Ты отнял у меня больше, чем сознаешь это.
— Я ничего не отнимал у тебя, Зигфрид. Ты сам во всем виноват.
— В чем же?
— Не я принял в дар от Брунгильды кольцо Одина, и не я…
— Кольцо Одина! — Зигфрид гневно топнул ногой, — Болтовня!
— Если это болтовня, то почему же ты так гневаешься? Если легенда об Андваранауте всего лишь вздор и если не ты разбудил Брунгильду от тысячелетнего сна, то почему же ты не хочешь сопровождать Гунтера в Исландию?
— Что ты знаешь об этом? — фыркнул Зигфрид, — Тогда я был еще ребенком, неопытным юнцом, впервые познавшим женщину и принявшим вспышку чувственности за истинную любовь. Кто дал тебе право упрекать меня, Хаген?
— Ты должен был сдержать свое слово. Не нужно было связывать себя с Брунгильдой обещанием, а потом домогаться другой женщины. Теперь расплачивайся за это. — С этими словами Хаген поднял свой мешок, вновь взвалил его на плечо и быстро зашагал прочь.
Взойдя на корабль, он остановился возле носа. Канаты уже перерезали, и ладья содрогалась от толчков: матросы шестами отталкивались от берега. Туман рассеивался, солнце светило все ярче, внезапно солнечный луч, вырвавшись из редеющей пелены, словно проводник осветил пред ними путь.
— Правь парус, капитан, — молвил Хаген. — Весла на воду! Мы торопимся домой. В Тронье.
Море в этот день, казалось, с особой яростью решило обрушиться на каменные стены замка Тронье. Поверхность океана почернела, пенистые волны с такой силой разбивались о камень, что крошечные капельки воды долетали до зубцов крепостных стен, смешиваясь с хлопьями снега, вздымаемыми ураганным ветром. На юге, где должна была быть видна линия, разделявшая поверхность воды и бушующие тучи, было черным-черно. Точно воплотившийся в стихии гнев богов обрушился на землю, заставляя души людей замереть в испуге.
Три недели уже свирепствовала непогода, и так будет продолжаться еще долго. Такой бури никогда не видели те, кто боролся с волнами там, внизу, на крошечном суденышке.
Хаген подался вперед, вглядываясь в то и дело пропадающую в снежном вихре маленькую точку. Наблюдатель на башне увидел корабль уже полчаса назад, и Хаген, закутавшись в меховой плащ, поспешил на крепостную стену. Судно приближалось очень медленно. Несмотря на сильный ветер, надувавший широкий белый парус, ладья с трудом боролась с течением. Высоко задранный киль, украшенный головой лошади, то и дело пропадал за серой стеной воды. Хагену казалось, что сквозь завывания бури он слышит пение натянутых до предела снастей, скрип деревянных весел, отрывистые команды.
На самом деле корабль, конечно, был слишком далеко, и слышать Хаген мог лишь завывание ветра да грозный рокот волн, разбивавшихся далеко внизу о гранитные стены крепости. Виден же был только белый парус, мелькающий за сплошной завесой шипящей пены.
Воображение Хагена подогревало его необычное возбуждение. Тронье и вправду находился на краю света, редкий парусник заплывал в коварные северные воды, тем более в пору весенних бурь, превращавших и без того опасные лабиринты фьордов и шхер в смертельные ловушки. И корабль этот был не просто каким-то неизвестным судном. На мачте его развевался кроваво-красный вымпел, а на белоснежном парусе ярким пятном алела распустившаяся роза.
Вормс.
Это был корабль из Вормса. И нес он вести от Гунтера, а может, и от Кримхилд, Ортвейна, Гизелера — от всех, кого Хаген знал и любил, кого мучительно недоставало ему весь этот год. Внешне он выглядел абсолютно спокойным, неподвижно стоя за зубцами крепостной стены и взирая на бурлящее море, но в душе бушевала столь же сильная буря, что и внизу, в зеленовато-черных волнах. Вормс. Как же ему не хватало его, знакомых лиц, детского смеха, запаха свежего сена! Вот что значил для него этот корабль. Красная Роза Бургундии разбудила в нем воспоминания; то, что на целый год было забыто, в один миг ожило вновь.
