Увидев приближающегося человека, призванного отвечать за порядок в городе, стражник невольно поежился. Может, митрианский монах не так уж ошибался, крича давешним утром, мол, мертвецам не должно пребывать среди живых? Пусть бывшие в столице волшебники стократно твердили, что месьор Грайтис жив, но трудновато им поверить, глядя на типа без единой кровинки в лице. Вдобавок движется он, ровно кукла на ниточках, что показывают в лицедейском балагане, а белые, словно выцветшие и неживые волосы раскачиваются при этом взад-вперед. И смотрит как-то… не на тебя, но сквозь тебя. В общем, с подобным человеком вряд ли кому захочется потолковать по душам за кружечкой-другой.
— Что у вас? — из голоса Грайтиса напрочь исчезли все интонации. Внятная, сухая речь, будто ему известно все на свете и больше ничего не интересует. Он пренебрежительно отмахнулся, даже не став дослушивать ответ гвардейца, а немедля сунулся в пропахший стынущей кровью тупик. Бледно-желтые отсветы фонаря запрыгали по замшелой и покосившейся стене сарая, по каменной кладке и зарослям бурьяна, кое-где поломанного и потоптанного. Стигийская чародейка, не удержавшись, тоже подошла ближе, опасливо заглянув в узкий проем. Стражник опасался, что та, как всякая женщина, немедля кувырнется в обморок, но колдунья оказалась стойкой и только поморщилась. Должно быть, за последние дни свыклась с мыслью, что смерть бродит неподалеку.
Магичка тем временем подобрала подол длинного одеяния и решительно полезла вслед за ширрифом. Гвардейцы и сыскные дружно насторожили уши, прислушиваясь к долетающим из тупика отрывистым репликам.
— Случаем, не знаешь, кто это может быть? — Грайтис поднял фонарь повыше, чтобы как следует осветить скорчившегося едва ли не вдвое мертвеца, при жизни бывшего тощим мальчишкой лет пятнадцати, одетым в потрепанную холщовую рубаху блекло-зеленого цвета и такие же штаны.
— Вроде нет, — госпожа эш'Шарвин наклонилась вперед, озадаченно щурясь. — Это же совсем ребенок! Неужели кто-то затащил его сюда и убил?
— Сомневаюсь… Рени, отойди немного… — Грайтис с некоторым усилием присел на корточки, пристально вглядываясь в окостеневшие ладони, плотно сомкнувшиеся вокруг узкой рукояти ножа, вырезанной из косульего рога. Некогда она была светло-коричневой, но за долгие годы вытерлась до грязно-серого оттенка. Лезвие и даже нижняя часть рукояти глубоко ушли в живот, распоротый зияющей раной в почти в два пальца длиной, кровавым зигзагом протянувшейся к нижним ребрам.
— Не сам же он сотворил над собой такое! — не выдержала затянувшегося молчания стигийка, безнадежно сражаясь с подступающей тошнотой. — Я не берусь давать тебе советы, но, может, стоит вынуть нож и глянуть, нет ли там чьей-нибудь метки?
Ширриф оглянулся через плечо, и под его тяжелым, неподвижным взглядом Ренисенб мигом прикусила язык.
— Именно что сам, — нехотя проговорил
Грайтис. — Пришел сюда, достал нож и всадил его в собственные кишки. Остается только понять, по какой причине сущему юнцу понадобилось сводить счеты с жизнью. Касательно лезвия ты нрава — сейчас я его вытащу. Посмотрим, где мальчишка его раздобыл.
— Погоди, — нерешительно протянула руку колдунья, — а если… если ты опять что-нибудь увидишь!.. Что-нибудь с иной, обратной стороны жизни?
— Он же мертвый, — отверг возражения подруги ширриф, и, прежде чем она успела вмешаться, точным движением ухватил верхушку рукояти ножа, потянув ее на себя.
…Огромные серые хлопья кружатся, точно первый снег, неспешно опускаются на гладкую, беспросветно-черную и вязкую поверхность, еле заметно качаются на ней. Сквозь круговерть с трудом различается нечто, похожее… да, похожее на каплю, мерцающую изнутри тусклым болотным отсветом. Она беззвучно падает в черноту и тонет, уходя все глубже. Проделанная ею воронка начинает стремительно вращаться, затягивая в себя пепельные хлопья и при этом отдаляясь, пока не становится чрезвычайно знакомым и обыденным предметом — глиняным кувшином с надколотым горлышком. Потрескивает догорающий факел, откуда-то течет шепот — липкий, настойчивый, призывающий… мимо плывут стены погруженного в темноту коридора, упираясь в запертую дверь с маленькой отдушиной, перекрещенной прутьями решетки… Приказывающий шепот струится из-за этой двери, ему никак нельзя сопротивляться… Серебряная монетка взлетает в воздух, запотевший кувшин переходит из рук в руки, трое всадников выезжают за ворота… Поручение исполнено, издыхающая рыбина скачет по столу и бьет хвостом, надо бы вытереть кровь… Кто там, за дверью?.. Он расплатился настоящим талером, а сам был похож на демона с Серых Равнин и теперь вернется туда, откуда взялся, а лезвие у ножа такое длинное и узкое… Нет боли, ничего нет, только падающие хлопья пепла, уезжающие всадники и голос кричащей где-то вдалеке женщины…
— Вернись! Вернись немедленно! — стигийка еле успела подхватить выпавший из рук Грайтиса фонарь прежде, чем горящее масло плеснулось через край. Взглянув в лицо ширрифа, Ренисенб коротко и испуганно ахнула — это же настоящий череп, обтянутый тонкой, готовой вот-вот порваться кожей, обрисовавшей каждый выступ и каждую косточку. Провалившиеся вглубь глаза закрыты, и, сохрани нас Всеведущий Змей, он, кажется, опять не дышит!
Позже чародейка искренне ужасалась — как только ей могло придти в голову трясти ушедшего на изнаночную сторону бытия человека в попытке насильно возвратить его обратно?
Тогда же эта идея показалась наиболее подходящей и действенной.
Иное дело, что, стоило ей дотронуться до Грайтиса, как магичка немедля утратила представление о различиях между жизнью, смертью и колдовскими наваждениями. Раньше, прежде чем сунуться в неизведанное, она обязательно создала бы нить, позволившую ей в случае опасности мгновенно вернуться в обычный мир, но сейчас все произошло настолько внезапно…
И, к счастью, быстро. Единственное, что успела разглядеть эш'Шарвин — приземистую дверь в торце темного коридора.
Внутри ее погасшего и выгоревшего дотла кольца Посвященной робко вспыхнул неяркий бледно-желтый огонек, призывно манящий за собой. Ренисенб закашлялась, пытаясь избавиться от заполнившей рот и нос несуществующей воды — ей померещилось, будто она всплывает со дна глубокой заводи, едва не ставшей для нее последним приютом. Спустя несколько ударов сердца расплывающийся мир вернулся к прежним четким очертаниям. Стигийка по-прежнему находилась в узком, темном тупике, намертво вцепившись в плечо упавшего на колени человека. В проулок заглядывали чьи-то встревоженные лица, свет фонарей тускло отражался от тонкого клинка, покрытого разводами крови. Грайтис все-таки извлек нож из раны, и покойник, словно лишившись поддерживающей его опоры, с глухим утробным бульканьем перевалился на спину.
