Заяц: Чёрная капля? Что это? Пожалуйста! Я должен знать!
Старейшина: И я должен, ба-ха-ха! Но я не знаю. Это… нечто, жаждущее нас уничтожить. Нечто из огня адского. Болезнь, съедающая душу. Скоро… нас парализует. В начале это будет лапа, потом 2 лапы, потом большая часть тела. А бывает, что и половина сразу! Я, бэ, протяну побольше, но ты…
Заяц: Что я? Хоть, что-нибудь известно про эту чёрную каплю?
Старейшина: Да почти ничего. Поэтому её так и прозвали. Не болезнь, а проклятье, бэ! «Тебя буд-то смерть помечает своей меткой! Тягучий чёрный воск стекает с метки на голове твоей, и чёрными-чёрными каплями его ты измеряешь теперь остаток своей жизни. Смерть издевается над тобой! Она превращает тело твоё в доску игральную. С каждым днём ты можешь всё меньше. С каждым днём…» Дальше забыл, память уже не та, бэ! Это цитата. Так говорил, умерший от чёрной капли «безрогий монах». Это он обнаружил её и он же дал ей имя. С тех пор прошло немало лет, бэ, но мы…
Откуда-то из толпы как буд-то сам собой выстрелил и разорвался фейерверк. Вроде бы и жертв удалось избежать, но взрыв взбудоражил толпу. Кто-то, наорав на рядом стоявшего (и в «лице» его на всю жизнь в принципе), развернулся и пошёл домой — таких оказалась чуть ли не половина. Уже никто не был в состоянии объяснить им куда они идут, и какую великую роль тут исполняют. Какие-то группы обнимались и затягивали грустные свои песни без слов. Почти одинаковые, мало понятные иностранцам, но известные каждому горскому козлу — их пели всегда и по любому поводу. Правда, на этот раз нашлись у них и другие песни. Модные, со словами. Попытка запеть одну из таких вызвала конфликт в дальней части толпы. У кого-то началась истерика. Козёл вопил «благим матом», пока не получил «по рогам». Этого однако оказалось недостаточно. У истеричного козла набралась немалая группа поддержки. А у группы поддержки появился и новый лидер, не менее крикливый, чем «истеричка», но намного более внушительный внешне. Конечно, это ибекс. Более того, вооружённый «настоящим» оружием, ибекс. «Откуда он взялся такой?»
«Он убил братишу! Бе-ээээээ! ОН УБИЛ БРАТИШУ! БЕ-ЭЭЭЭЭ!», кричал вооружённый ибекс. «Братишу? Братишу! Братиша! Братишшш! БРАТИШААА!», блеяли и кричали теперь со всех сторон города.
Старейшина: Как жаль, бэ…
Только сейчас заяц догадался! Он вспомнил! «Братиша! Ну конечно! Братиша! Это же артист ихний! Из тех, что одну песню поют годами, и живут непонятно на что! Он же вроде их, местный! Родился тут, простой парень, каждый знал его и любил. Он им и был братишей! Это для меня он артист с одним «хитом», который и напевать-то не хочется! Помню! Теперь помню. Песня называлась «Козаньки Бэм-Бэм». Была дико популярной в мои первые монастырские годы. Был там такой, кажется, припевчик:
Козаньки Бэм-Бэм!
Козаньки Бэм-Бэм!
Еду-еду к козанькам,
Делать им Бэм-Бэм!
Бэм-тебе! Бэм-тебе! Бэм-тебе, Бэм-Бэм!
Бэм-тебе! Бэм-тебе! Бэм-тебе, Бэээээээм!!
…
А на самом деле… никому неважно было, что он пел. Он был одним из них. И умер, кстати говоря, как один из них. И я его видел! На той самой улице. Кто ж тебя к йети-то пустил, дурака, ась? Пел бы про своих козачек ещё лет 50! Эх, дурак… артист!»
Заяц со старейшиной, хотя и хромали оба, ускорили шаг. Йети полз за ними. Муфлон шёл с всё той же дистанцией, пытался остановить толпу голосом. Крикнул пару ласковых на горском, и тут же прикусил язык своей разбитой челюстью. Изо рта потекла кровь. Тогда муфлон остановился и просто поднял лапу вверх. Что ещё он мог сделать? Его фигура теперь казалась и жалкой, и трагичной, и в тоже время необычайно сильной (потому как Бог один знает на чём держится этот козёл).
Подействовало. Кричать не перестали, но, ожидая чего-то, встали и смотрят. Один вооружённый ибекс, жестоко расталкивая своих же единомышленников, приближается к муфлону быстрым и злобным шагом.
Ибекс: Он убил братишу! Он убил братишу! (одно и тоже, как пономарь, выкрикивал он уже сорвавшимся голосом.)
Муфлон: Стоять! Стоять, гражданин! (Очевидно, муфлон не знал имени этого гражданина.) Откуда взяли запрещённое оружие?!
Некто из толпы: Запрещённое, запрещённое! Почему, бэээ?! Он убил нашего братишу!!
Ибекс: Он убил братишу!
Муфлон: А ты не знаешь почему оно запрещено, бэ?! Не знаешь, бэ? Напомнить?
Некто из толпы: Да знаю я! Да…
Муфлон: Нет, не знаешь, раз спрашиваешь! Тфу! Мы дали клятву, бэ! Мы все, бэ! Все как один, бэ! Каждый из нас! Тфу, бэ! Никогда! Никогда, бэээ! Больше никогда в этом городе не будет оружия, азартных игр и проституции! Больше никогда, слышишь меня, гражданин?! Я — дозорный! И я отвечаю за это своей жизнью! Это понятно, бэ?! Понятно тебе, гражданин?! Смотрит он на меня…
Некто из толпы: Но он убил братишу, господин дозорный! ОН ПОЛ ГОРОДА ПОУБИВАЛ! ВОН ЖЕ ОН!
Некто из толпы, другой: Вон он ползёт! Вон он!
Ибекс: Убить йети! Убить дьявола!
Некто из толпы: Убить! Убить! Убить!
Толпа: УБИТЬ! УБИТЬ! УБИТЬ!
Муфлон: ААААААААААА! (Крикнул на толпу муфлон, расплёскивая кровь на самых смелых.)
Ибекс: Убить! (Продолжал кричать невменяемый ибекс, готовя лук к стрельбе.)
Толпа понемногу начала двигаться, начала «ползти». Муфлону пришлось отступать. Он теперь только односложные команды выкрикивал, но его не слышали и не пытались даже слышать. «Не позволю!» «Оштрафую!» «Мы дали клятву!» «Я отвечаю…» «Тфу, бэ…»
Заяц со старейшиной уже свернули на развилке, и двигались теперь к мосту подвесному, к городу мёртвых. Им оставалось всего ничего, но шли они слишком медленно! Нагнать их не составляло никакого труда даже для раненых козлов толпы. Если уж ползущий на четвереньках йети не отставал, то что говорить о здоровом бугае ибексе? Здоровый бугай ибекс, орущий всё более мерзко, уже готовился стрелять из лука, но ему постоянно мешали! Он бесился и от того орал ещё мерзчее. Наконец он взорвался от ненависти, когда на повороте цель его просто исчезла, вышла из поля зрения — йети, подгоняемый зайцем, снова встал на нижние лапы. Даже пытался бежать, но заплетался весь — едва ли не от шеи и до пяток. Он шёл как алкоголик, хранимый то ли случаем, то ли молитвой чьей-то. «Мама… мама… маааа…»
Разъярённый как бык, ибекс опять растолкал свою группу поддержки и хотел уже броситься на муфлона, но какая-то трусость остановила его. Всё-таки — перед ним дозорный.
Муфлон: Ну? Что, бэ? Давай!
Страх сковал ибекса. От прыти не осталось ничего. Оно и немудрено! Подними руку на дозорного, и «тебя нет»! Смертная казнь за жест один! Конечно, муфлон понимал кто он, и как перед ним должны кланяться!
Муфлон: Повторяю ещё раз, бэ! Запрещённое оружие! Положить на… (опять прикусил язык, пошатнулся, чуть не потерял сознание — «отчего?» подумал он. «За что?») Запрещённое оружие… положить на…
Ибекс дрожал-дрожал, понял уже, что за долю секунды растерял весь свой «авторитет», но что он мог с собою сделать? Пока ещё не знал. Другие тоже стояли потерянные. Кто-то даже «решился» озвучить свою неуверенность: «так-то он прав, дозорный наш…». «Конечно, конечно, бэ…» Вроде бы волна этой агрессивности уже должна была спасть. «Усталось её сильнее», думал дозорный.
Муфлон решил закрепить своё (как ему до сих пор казалось) выигрышное положение — дать ещё одну, последнюю команду:
Муфлон: Последний раз предупреждаю, бэ! Запрещённое ору…
Ибекс: Да иди ты в жопу! Бэээээ! (Наконец осенило ибекса.)
Он понял, что перед ним стоит полутруп! Шаг в сторону, ещё один — ибекс просто обошёл муфлона. «Легко, непринуждённо», как на танцах.
Муфлон: Куда?!!!
Ибекс: Он убил братишу, БЭЭЭ! КОЗЛЫ! ВПЕРЁД!
Муфлон: Всем стоять! Арестую, бэ! Посажу, бэ!
Некто из толпы: Да вперёд, ребята! Он убил братишшшу!
Муфлон: Всем стоять!
Некто из толпы: ДАВАЙ!
Только небольшая группа из толпы последовала дурному примеру невменяемого ибекса. Остальные наоборот потянулись к дозорному. Тут же из толпы показался сын аптекаря с большой своей походной аптечкой. Он пробирался к муфлону уже какое-то время, но раненые то и дело останавливали его. Он работал, исполнял свой долг. Но вот он выбрался из толпы. Вот он увидел. Только он коснулся муфлона, крикнул ему что-то — что-то доброе и забавное, про помощь в трудную минуту — муфлон завопил от боли и злобы, оттолкнул сына аптекаря, и из последних сил понёсся куда-то… куда-то нетуда… куда-то в сторону.
