Сердце ледяного мира - Яна Шепот

Одно тревожное пятнышко накладывалось на другое, и вскоре образовались грозовые тучи. Захотелось остановиться и закричать, потребовать объяснений, но он не мог так поступить. Не поймут.

В избу из погреба перенесли всё: горшки, ящики, полные золы, корзины, десятки кувшинов и бочки. Пока Мириам вытряхивала ящики, они с Хельгой разлили воду из ведра у печи в несколько тазиков, расставили горшки на столе и принялись их мыть.

— Вы тряпку туда засовывайте, потом берите ложку, хорошенько поводите ею внутри, чтобы тряпка пару раз прокрутилась, — посоветовала Хельга, заметив, как он мучается с тонкими горлышками: рука туда целиком не пролезала, а пальцы оказались слишком короткими.

Мириам вернулась и тоже принялась за работу. Она села напротив, у печи, зажав ящик ногами, и тоже начала его мыть.

Вновь Аргон ощутили тяжесть в воздухе и разливающуюся вокруг него тревогу. Хотя женщина молчали, казалось, будто они переговариваются: Мириам бросит на маму быстрый взгляд, а Хельга в ответ моргнёт, слово отвечая.

Аргон ощущал себя мышкой в большом лабиринте. Он чувствовал, что его куда-то ведут, но не мог понять, куда. Это пугало. Кувшин выскользнул из пальцев и чуть не разбился, благо Аргон успел его поймать.

— Как Ваше самочувствие? — поинтересовалась Хельга, набирая воду в кувшин.

Обыкновенный вопрос, даже с нотками сочувствия, но для Аргона он был острее иглы.

— Хорошее.

— Может, Вас слабость какая мучает?

— Нет. Чувствую себя замечательно.

Под заботой ворочалась опасность. Её близость заставляла напрячься и улавливать каждую интонацию в голосе, каждый скрытый смысл. Почему она спрашивает про воспоминания? Может, Мириам ей рассказала то, что произошло у Вивьен? От этих мыслей в груди образовался камень страха, который рос и рос, мешая дышать. Как бы он хотел уметь читать мысли!

И словно его услышали какие-то высшие силы, потому как в тумане тревоги мелькнула та пропасть, к которой вели расспросы Хельги.

— Вы меня выгоняете? — Аргон попытался пошутить, но ужас звенел в голосе.

Ему показалось, что Хельга странно дёрнулась, словно человек, которого раскусили. Она тут же улыбнулась, махнула рукой:

— Нет, мы не выгоняем Вас, — тут же поспешно начала мыть следующую корзину и продолжила милым оправдывающимся голосом: — Мы бы рады, чтобы Вы гостили у нас как можно дольше, но обстоятельства вынуждают, чтобы Вы нас покинули.

Аргон почувствовал, что падает. Мир будто подёрнулся пеленой, а предметы показались такими далёкими и нереальными, будто превратились в воспоминания о настоящих вещах.

— Но почему? Я сделал что-то не так? — не понятно как вырвались эти вопросы.

Даже не вопросы, а крики напуганного мальчика.

Хельга стала рассказывать что-то про религию, Великий Дом, но её голос звучал, будто сквозь толщу воды. Аргон падал в пропасть. Она высасывала его силы и уверенность, сжимала до маленькой беспомощной точки. Он отчаянно искал способы, за что можно было бы зацепиться, остановить падение.

— А если я спрячусь на это время? — Ужас проглатывал его, будто гигантский питон. — Но, как же я…. Как я… что мне, — прошептал Аргон, в надежде найти хоть что-то твёрдое и устойчивое.

— Не переживайте так. Мы дадим Вам в дорогу еду, тёплую одежду, денег немного. Не отпустим же мы Вас в том виде, в котором нашли. Было бы славно, если бы Вы вспомнили хоть что-то из своего прошлого, вспомнили тех, кто Вас может ждать, — голос Хельги становился всё тише и непонятнее, как будто распадался, превращаясь в шум.

Вдруг он умер. По крайне мере, так показалось. На какое-то мгновение Аргон перестал существовать. В небытие не было ни звуков, ни красок, ни запахов. Ничего. Даже его самого.

Но, видимо, рано ему было умирать, потому как Аргон почувствовал какой-то толчок внутри и ничто, будто экран старого телевизора, покрылось рябью, через которую понемногу проступала картинка: деревянный пол, крошки от еды и золы, часть деревянного ящика.

— Всё же Вам лучше идти не в Хидден, а на восток, в Сол, — голос Мириам нарастал, словно кто-то крутил ручку радио, постепенно прибавляя звук. — Там живёт много элладов, скорее всего, они смогут Вам помочь. — Мириам резко осёклась, взглянула на маму и, словно оправдываясь, затараторила: — Ну, я имела в виду, что эллады, возможно, смогут вернуть его воспоминания. Они ж всё-таки занимаются магией! Да и Сол ближе, а у нас в княжестве ему оставаться очень опасно!

— Да, ты права, — ответил низкий грудной голос Хельги.

Картинка перед глазами то сужалась, то растягивалась, то плыла, подобно ткани на волнах. Аргон дёрнул головой, чтобы собраться, а затем протёр глаза и посмотрел на женщин. Они находились как будто за толстым стеклом. Казалось, словно он всё ещё остался в этом ничто, но мог видеть реальную жизнь через окно. Он мог бы испугаться, но в ничто не было эмоций. Самое главное, что там не было ни тревоги, ни страха.

— А когда мне уходить? Завтра? — спросил Аргон и отметил, как сухо звучит его голос.

— Нет, — ответила Хельга, выливая воду из кувшина. Это был другой кувшин: пузатее, с узором и с тонкой ручкой. — Я думаю, что лучше во время Осенина. Пока все будут праздновать, Вы сможете уйти незамеченным.

— Это праздник, когда мы прощаемся с летом и встречаем осень. Утром все будут праздновать за столами, а вечером пойдут на холмы, чтобы там с песнями и танцами проводить уходящее лето. Все будут заняты праздником, и вряд ли кто-то обратит внимание на Вас, — пояснила Мириам, отжимая тряпку.

Грязная вода закапала в таз.

— А когда этот… Осенин?

— Пятого дня листопада, — ответила Хельга и поставила кувшин на стол к остальным чистым.

— Через день после окончания ярмарки, — добавила Мириам.

— А до этого времени Вам, Аргон, нужно быть ещё осторожнее, чем раньше… — голос хозяйки дома становился всё тише.

Аргон опять погрузился в ничто. Он хотел бы поразмышлять о будущем, о том, куда он потом пойдёт, что будет делать, но всё это казалось таким нереальным, будто Хельга пошутила. Появилась странная уверенность, что разговор раствориться во времени и забудется.

Он предатель! Это чувство пронзило, будто стрела, и от боли напрягался каждый мускул. Эйнар подскочил со своей лежанки, сделанной из сосновых лап, навернул несколько кругов по убежищу, а затем, как подстреленный, рухнул на пенёк и уставился на огонь. Родные ненавидят его.

Он до сих пор помнил лицо матери, когда сообщил ей о том, что уходит в рекруты. Они в погребе