Андрей Бондаренко - Зеркала Борхеса

Алекс никогда и не догадывался, что у него имеются такие потрясающие способности к гонкам по пересечённой местности. Полуторка буквально-таки летел над тундрой, перепрыгивая через промоины и ямы. Из-под широких колёс во все стороны летела вырванная с корнем трава и сухие ветки куруманника. Иногда машина угрожающе кренилась в сторону и, высоко подпрыгивая на горбатых кочках, пролетала над землёй на добрый десяток метров.

Сколько длилось это безумное ралли? Алекс не знал, да и знать не хотел. Непреложно существовало только одно жгучее желание: мчаться вперёд, подальше от увиденной жути, мчаться безостановочно, безоглядно и бесконечно…

От непрерывной качки начало слегка подташнивать, и только тогда он позволил себе взглянуть в зеркальце заднего вида. Ньянга нигде не было видно.

Машина остановилась.

– Зачем? – запаниковала Айна. – Поехали дальше!

– Сейчас поедем. Только сперва надо в бак бензина залить, а в радиатор – водички…

Они ехали по тундре всю ночь напролёт, благо она была «белой», и всё утро.

Уже ближе к полудню, заехав на плоскую вершину невысокого холма, Алекс остановил полуторку и подытожил:

– Похоже, что мы заблудились. Как аргонавты в лабиринте легендарного Минотавра. Неслись куда-то, сломя голову, не соблюдая какого-либо генерального направления. Проехали, наверное, километров четыреста с гаком. И что теперь? В какой стороне находится Певек? Куда ехать дальше?

– Туда, – завершив осмотр местности с помощью подзорной трубы, уверенно махнула рукой направо девушка.

– Почему?

– Там олени пасутся. И тоненький-тоненький дымок поднимается к небу. Чукчи, скорее всего, кочуют. Расскажут нам, как добраться до Певека.

Через пятнадцать минут им навстречу попался первый олешка, за ним – другой, третий…

«Ага, вон и целый табунок, голов из двадцати, в сторону шарахнулся», – известил заметно повеселевший внутренний голос. – «Да и дымком запахло явственно…».

Вскоре показалось чукотское стойбище: восемь скромных яранг выстроились полукругом, перед ними – вытоптанная площадка с вкопанным посередине деревянным идолом, чуть в стороне северные олени мирно пощипывали бело-зелёный ягель.

Завидев полуторку, громко забрехали собаки, а из яранг выбрались мужчины с ружьями в руках.

«Лица откровенно-неприветливые, а взгляды хмурые, скучные и недоверчивые», – забеспокоился осторожный внутренний голос. – «Как бы чего не вышло. В том смысле, что пошлют на фиг, и все дела…».

Но негативная атмосфера быстро улетучилась – выяснилось, что Айна знакома с местным шаманом и, более того, является его дальней родственницей. Даже худющие собаки, оценив ситуацию, вскоре перестали лаять и беззаботно забегали по стойбищу, весело помахивая лохматыми хвостами.

– Гостям мы всегда рады, – объявил пожилой шаман – мужчина плотный и кряжистый, с тёмно-коричневым морщинистым лицом. – Добро пожаловать в мою ярангу. Будем угощаться…

Они прошли в самую высокую ярангу, и расселись вокруг круглого кострища-очага. По одну сторону – Алекс и Айна, по другую – шаман и чукча средних лет, по внешнему виду – шаманский младший брат.

В яранге было достаточно тепло и светло. В очаге мирно потрескивал крохотный, но жаркий костерок. На специальных камнях-подставках ярко горели – совершенно без копоти – два чукотских жирника. Основу этого хитрого осветительного прибора, как объяснила Айна, составлял специальный тундровый мох, тщательно высушенный и на совесть пропитанный моржовым жиром.

Молчали, курили.

«Это такой древний чукотский обычай», – со знанием дела пояснил начитанный внутренний голос. – «Мол, нельзя с уважаемыми людьми вести серьёзные разговоры на пустой желудок… Сейчас, очевидно, ждём, когда мужчины забьют и освежуют молодого оленя, а женщины приготовят для дорогих гостей изысканные национальные яства. Так что, делать нечего: сидим, ждём, бамбук, что называется, курим, голодную слюну по гортани вперёд-назад гоняем…».

Наконец, откинув входной полог, в ярангу вошла пожилая чукчанка, державшая в одной руке пустой чугунок, а в другой – короткую железную кочергу. Ловко сгребла в чугунок весь костерок без остатка, на его место с грохотом уложила тяжёлый медный лист и с поклоном удалилась.

Ещё через минуту в яранге появились две другие морщинистые бабушки, в центре листа водрузили большой чан, полный крупных розовых кусков варёной оленины, вокруг него расставили миски с оленьей печенью и почками, а так же ковшики с тёплой оленьей кровью.

– Угощайтесь, гости, – скупо кивнул головой шаман и первым вытащил из чана оленью лопатку.

Алекс последовал его примеру, но выбрал себе кусок более скромных размеров. Пахучее, слегка недоваренное мясо обжигало руки, приходилось перебрасывать его из ладони в ладонь.

«Это, конечно, не аргентинское асадо, но тоже – очень вкусно», – отметил привередливый внутренний голос.

Некоторое время в яранге раздавалось аппетитное чавканье, хруст разрываемых жил, треск разламываемых костей и сытое урчание животов, увеличивающихся на глазах.

Неожиданно для себя Алекс почувствовал, что не может остановиться: зверский аппетит разгорался и разгорался, не ведая преград. Умяв два куска ароматного мяса, он, глотнув тёплой оленьей крови, переключился на печень и почки.

Пожилой шаман, слегка улыбаясь и неторопливо перебирая некое подобие чёток, долго наблюдал за Алексом, а потом, доброжелательно глядя Айне в глаза, резюмировал:

– Правильный тебе, девонька, жених достался. Ест – прямо как чукча. Настоящий чукча, он за один присест пол-оленя может слопать. А после этого – две недели по тундре совсем без еды бегать. Снова пол-оленя съест, и опять в тундру – песцов добывать, чернобурок. Оленей пасти… И тебе такой достался, правильный. Хорошие дети от него народятся, здоровые, шустрые.

– Мальчик и девочка? – расплылась в счастливой улыбке Айна.

– Ага, близнецы…

Алекс, в конце концов, догадавшись, что все ждут только его, неохотно прервал процесс насыщения и даже отодвинулся от чукотского достархана подальше.

«Правильно, братец», – сыто икнув, одобрил внутренний голос. – «Это для того, чтобы загребущие ручонки – сами по себе – не смогли уже ничего прихватить…».

Брат шамана с трудом поднялся на ноги, подошёл к входному пологу, просунул руку наружу, подавая условный знак, после чего медленно вернулся назад и – с видимым облегчением – плюхнулся на оленью шкуру.

Две пожилые чукчанки ловко убрали посуду, наполненную плохо обглоданными костями и прочими объедками, а третья старушка, старательно протерев медный лист куском старой кухлянки, поставила на его край несколько маленьких глиняных мисочек с разноцветным песком.