— Денис, я уже большая девочка, давно не верю в альтруизм, а в людях разочаровалась еще в школе, поэтому не понимаю внутренней логики ваших поступков и пребываю в постоянном напряжении. Посуди сам: вы забили на отдых десять дней назад и все это время занимались мною и моими проблемами — по очереди дежурили рядом с кроватью первые несколько ночей, носили на руках, перестилали постель, кормили чуть ли не с ложечки, мотались в Мюнхен за травами и мазями, не позволяли сорваться в депрессию и так далее. Более того, Джинг не отходит от меня до сих пор, а ты даришь дорогущие подарки, привозишь домой и даже тут уступаешь свою кровать! В обычной жизни так не бывает, значит, есть какая-то причина, которую я не вижу.
Я засунул руки в карманы, прошелся по спальне, а потом развернулся к Лере лицом и криво усмехнулся:
— С верой в альтруизм и хорошим отношением к людям я, как и ты, распрощался достаточно рано. И за пять лет жизни в детдоме нашел одного-единственного человека, который не сразу, но заслужил мое доверие. Однако в начале осени этого года жизнь словно врубила режим компенсации — рядом со мной последовательно появились Настя, Джинг и Таня со своей шайкой-лейкой. Откровенно говоря, я до сих пор не привык осознавать, что на них можно положиться, но это не мешает моему внутреннему зеркалу отражать их тепло, заботу и нежность, добавлять свою благодарность и радоваться каждому счастливому дню. По этой же причине никто из нас не чувствовал особого дискомфорта из-за необходимости забить на катание — мы получали море удовольствия от игры в карты, шуточных пикировок, совместного просмотра фильмов и так далее. Ведь тут, в Москве, меня грузят с утра до вечера пять дней в неделю, и возможности отдохнуть, не думая о завтрашнем дне, появляются ой как нечасто. С выводами по поводу кровати ты тоже поторопилась — она будет твоей только днем, чтобы не дергать тебя лишний раз в случае прихода гостей. А ночевать придется в гостиной на диване. Ну, и последнее: решив помочь Таньке Голиковой, ты невольно влезла в интриги, закручивающиеся вокруг моего будущего боя с нынешним претендентом на пояс чемпиона промоушена, сильно пострадала, но показала себя настолько достойной личностью, что заставила себя уважать. А во время невольного заточения в номере приятно удивила добрым десятком черт характера, которые в наше время считаются анахронизмом. Таким образом, у истоков моей заботы лежит сразу два чувства — то самое уважение и чувство вины. Кстати, обрати внимание на последовательность, в которой я их перечислил: для меня, детдомовца, научившегося договариваться с совестью, задвинуть куда подальше чувство вины не такая уж и большая проблема. А с уважением куда сложнее: тем, кого я действительно уважаю, внутреннее зеркало всегда воздает сторицей!
Не знаю, что Рыжова углядела в моих глазах за время этого монолога, но задавать дополнительные вопросы или доказывать, что она чего-то там не заслуживает, не стала — сглотнула подступивший к горлу комок, вытаращила глаза так, как будто пыталась удержать наворачивающиеся слезы, и захотела скрыть ураган чувств, бушующих в душе, за немудреной шуткой:
— Не боишься, что привыкну?
— Боюсь разочаровать. И не только тебя… — без тени улыбки сказал я. — Чтобы не потерять остатки самоуважения. Поэтому приходится воевать с отстраненностью, недоверчивостью и цинизмом, давно ставшими частью моего «я».
Забавно, но эти четыре предложения словно сняли с плеч Валерии весь груз сомнений, добавили ей уверенности в себе и заставили ответить откровенностью на откровенность:
— Если честно, то с отношением к совести и уважению мы с тобой похожи: я тоже, бывает, договариваюсь с первой, а за тех, кто по-настоящему заслуживает второго, стараюсь держаться руками и ногами. Правда, на таких везет крайне редко. Ведь в школе я была человеком второго сорта, тщетно пытавшимся дотянуться до небес, хотя училась лучше всех. А во дворе и институте считалась выскочкой, задавакой и подстилкой для состоятельных папиков. Хотя я ни разу не принимала ухаживания парней из круга общения подруг, а единственным человеком, который хоть как-то подходил под определение «папик», был отец Татьяны, как-то забравший меня по ее просьбе после лекций на семейное торжество, посвященное нашему поступлению!
Дальше можно было не рассказывать. Ведь ее положение в школе и в ВУЗ-е не так уж и сильно отличалось от моего в детском доме. Так что я искренне посочувствовал и мягко поинтересовался:
— Теперь-то хоть полегче?
Девушка искривила губы в гримасе, мало похожей на улыбку, и пожала плечами:
— Ну, как тебе сказать? С одной стороны, я получаю довольно высокую «белую» зарплату, потихоньку двигаюсь по карьерной лестнице и прикрыта от откровенных наездов непосредственного начальства близкой дружбой между Семеном Ростиславовичем и Геннадием Владиславовичем. С другой все куда хуже. Ведь протекция Большого Босса вызывает лютую ненависть всех тех, кто «честно выполняет свои обязанности и не лезет вверх через постель начальства»; любое мое слово, жест или поступок рассматриваются через увеличительное стекло, а потом нещадно перевираются; проявление симпатии к кому бы то ни было добавляет «яркости» уже имеющемуся клейму «проститутка» и так далее. Впрочем, на фоне того, что позволяют себе отдыхающие, это еще цветочки!
Тут Рыжова спохватилась, сообразив, что опосредованно хает помощь, оказанную Голиковыми, и постаралась объясниться:
— Но все это мелочи. Ведь я, вчерашняя студентка, не имеющая опыта работы по какой-либо специальности, получила хорошее место в серьезной компании, более чем достойную зарплату и возможность карьерного роста. А абсолютное большинство моих одногруппниц, вероятнее всего, зашвырнуло диплом на полку и пошло оббивать пороги косметических салонов, баров и магазинов женского белья, чтобы пристроиться хоть куда-нибудь!
— Если не смогло выскочить замуж или не пошло по пути наименьшего сопротивления… — добавил я, вспомнив судьбу нескольких воспитанниц детского дома, выпорхнувших во взрослую жизнь на год-два раньше меня.
Как ни странно, Валерия рассмеялась:
— Денис, дураки давно перевелись! В наше время богатые мужчины предпочитают «лизинг». Поэтому находят девушку помоложе и посмазливее, оплачивают ее хотелки по самому минимуму и, наигравшись, меняют на более свежую модель. Благо желающих урвать хотя бы кусочек красивой жизни — миллионы. А про почти выродившийся институт семьи и брака я вообще не говорю: в том кругу, к которому стремятся эти мотыльки, браки заключаются только для того, чтобы укрепить союзы между кланами, гарантировать будущее слияние компаний и тэдэ.
«Да и те, бывает, не складываются…» — мысленно буркнул я, вспомнив договорняк Мальцевых и Ананьевых. Но обсуждать эту тему не было никакого желания, так что я просто махнул рукой: — Ладно, бог с ними, с мотыльками и студентами, стоящими у разбитого корыта своих надежд. У нас с тобой есть неплохое настоящее и пара вариантов достойного будущего. Поэтому имеет смысл выбросить из головы все, что мешает наслаждаться жизнью здесь и сейчас, и радовать тех, кто этого заслуживает…
…Вторая половина субботы тянулась, как резиновая. Да, де-юре этот день считался днем отдыха, и я мог с чистой совестью забить на все и вся, но де-факто пришлось отвечать на бесконечные звонки спонсоров, жаждущих уведомить о скором начале того безумия, которое они называли раскруткой.
Общение с отцами Эрики и Дины я пережил более чем хорошо. Скорее всего из-за того, что первый начал разговор с искренней благодарности за хорошее настроение дочери после отдыха и особо не грузил, а второй, вместо того чтобы гнуть свою линию, предлагал разумные варианты, прислушивался к моим аргументам и даже соглашался на компромиссы. Беседа с Голиковым-старшим напрягла, в основном, из-за очень приличного списка обсуждаемых вопросов и множества мелких нюансов, которые я считал не особо важными, а Геннадий Владиславович — наоборот. Но даже это было еще цветочками. А ягодка — двадцатиминутный разговор с отцом Яны — выжал меня, как лимон: Мальцев-старший, разобравшись с рабочими вопросами практически влет, долго выяснял, не замечал ли я за его дочкой еще каких-либо странностей, потом описал ситуацию с отменой бракосочетания и даже посетовал на то, что Яна «спуталась» не со мной, а с Ананьевыми. Видимо, в сердцах. Ну, и для полного счастья, сам предложил на выбор три варианта компенсации за нанесенное оскорбление, сам принял мой выбор, но упорно не мог понять его логику.
