Ювелир, однако, не ответил, а лишь многозначительно улыбнулся, мол, кто не без греха.
Напоминание о деньгах не прибавило радости Хаиму. Того, что было у него с собой, хватило бы разве что оплатить выпивку. Что он и сделал, крикнув куда-то в необъятно гулкое переплетение коридоров и комнат позади себя. Возня с бутылкой как-то незаметно стихла. Разбойники сидели на теплых мраморных скамьях вокруг бассейна. Разгоряченные, кто схваткой с бутылкой, кто сражением с волшебным содержимым других, менее магических сосудов, они, скинув одежду, барахтались в воде, стараясь утопить друг друга, но сообща это получалось плохо. Впрочем, не слишком они и старались. Масляные лампы, подвешенные к потолку, освещали всю компанию лучше некуда, а по углам густели сумерки. Кое-где поблескивали отраженным светом серебряные кальяны, кувшины для омовений и другая банная утварь.
– И чем только у тебя ее чистят? Ведь видно, что не вчера сделана, хотя сегодня куплена, – произнес Хаим, желая задобрить хитрого ювелира.
В голосе его проскользнуло восхищение – немного – как раз столько, чтобы польстить, и ровно столько, чтоб Рашудия не догадался, что ему льстят.
– Это мой собственный состав, – подобрел голосом ювелир. – Надо взять щелока, и не какого-нибудь, а именно персикового дерева, добавить теплой мочи новорожденного белого ягненка, все это проварить строго определенный срок, в этом-то и есть главный секрет, и этим отваром начистить серебро или золото. И тогда металл не тускнеет долго и светит как солнце, хоть ночь на дворе, хоть ясный день…
В кружке разомлевших разбойников тоже нашелся свой сказочник.
– …Было так, – говорил он. – Жил в Эраке хитрый человек, звали его Хамиль. Была у него скверная привычка – придти в баню, помыться, побриться, выпить молодого вина, а потом обвинить банщика, что украли какую-нибудь вещь и не заплатить. В конце концов, он так надоел всем банщикам города, что они сговорились не пускать его больше ни в одну баню. Промучился Хамиль две недели, потом не выдержал, пришел в баню и в присутствии свидетелей дал банщику клятву, что не будет больше обвинять его в пропаже и честно заплатит за все. Только Хамиль разделся и вошел в мыльню, банщик спрятал всю его одежду, оставил только пояс с кинжалом. Помылся Хамиль, побрился, выпил молодого вина, выходит – а одежды нет. И сказать ничего нельзя – клятва дана при свидетелях. Понял тут Хамиль, что банщик подшутил над ним, но не растерялся. Застегнул он на себе пояс с кинжалом и сказал банщику:
«Имей же совесть. Ведь не так же я сюда пришел».
Банщик рассмеялся, вернул ему всю одежду и разрешил Хамилю раз в неделю мыться бесплатно…
За рассказами и разговорами никто и не заметил, как Хаим поднялся со своего места и исчез, тихо, незаметно, не сказав никому ни слова, точно лисица, махнув на прощание хвостом. Кто бы сказал «на прощание», а на самом деле – заметая следы. Как старый и уже не раз травленый зверь он чуял опасность за сотни лиг, не то что уж совсем под боком. Также он знал, что уйти от облавы может далеко не каждый и редко когда удается прорваться всей стаей. Чаще спасаются одиночки. Каждый – сам за себя.
Если Дыхание Смерти теперь ему неподвластно, то надо скрыться на время, чтобы найти выход из этого щекотливого положения, особенно с оплатой работы ювелира. Не делиться же с ним на самом деле! Хотя бы и частью награбленных раньше богатств и теперь признаваемых Хаимом своими кровными. Вот и исчез старый лис из мыльни. Словно и не было его там. И не сидел он рядом с ювелиром.
Дверь распахнулась внезапно, и на пороге возник человек – смуглый, могучий, с копной темных, растрепанных волос и… как сказать? Ну, голый он был, по-другому не скажешь. От неожиданности разбойники утратили дар речи, лишь ювелир, как хозяин дома, более смелый или менее трезвый, икнул и спросил:
– Помыться решил?
Незнакомец обвел всю компанию ледяным взглядом, и у Рашудии мгновенно пропала охота острить. В этом взгляде читалась непреклонная решимость и еще что-то такое, что не поддавалось описанию. В любых других глазах это выражение могло означать только одно – отчаяние обреченного. Но только не в этих. Взоры всех присутствующих остановились на человеке в дверном проеме. Его узнали. Разбойники, люди не робкого десятка, ждали, что скажет демон, что сделает и вообще, как объяснит свое появление здесь в такое время и в таком виде. Безоружный человек шагнул вперед.
– Эй, приятели, – произнес он вдруг, – а хотите, я сделаю так, что искупаюсь в вашем бассейне, и вы не возразите?
Разбойники с недоумением переглянулись.
– А хотим… – отозвался Рашудия и с чисто житейским интересом добавил: – и как ты это проделаешь?
– Побьюсь с вами об заклад.
– А откуда ты свой заклад доставать будешь? – сразу возрос интерес ювелира.
– А вот откуда, – с этими словами Йонард-варвар поднял едва поместившееся в ладони свое мужское достоинство. – Ставлю против бассейна, что мое копье длиннее всех ваших.
От неожиданности разбойники опешили.
– Ну что ж, заклад принят, – без тени замешательства произнес Рашудия. – А если проиграешь, что будешь делать?
– Тогда, делать нечего, буду ходить немытым. С палец толщиной – не грязь, а в два – сама отвалиться, – отшутился человек, улыбаясь кривой, не слишком доброй улыбкой.
– Ну что ж. Что с тобой делать – мы еще посмотрим, – проговорил ювелир. – А сейчас подходи к свету. А вы там, вылезайте-ка из воды да захватите поднос.
Йонард не был безумно самонадеянным, но в своей силе он был уверен, как в себе самом. И варвар бестрепетно прошел к подносу, правда, стараясь все-таки не касаться его. Германец надеялся, что первым его вызов примет сам Хаим, но нет. Старый лис где-то скрывался, очевидно, обдумывая мерзкие планы наказания Йонарда за подобную дерзость. Но варвару сейчас было не до этого. Темный смысл шарады старого Дзень Сю Йонард разгадал, еще сидя в таверне. Целью состязания был человек с татуировкой, только он сейчас мог помочь Йонарду добраться до Хаима, а точнее – до бутылки со Смертью.
Один за одним, посрамленные и уязвленные завистью в самое сердце, разбойники отходили от подноса, но ни одной татуировки Йонард не приметил. С сожалением смотрел он на редеющие ряды желающих посостязаться. Нет. Тут ему нет соперников. И, посвященного, похоже, нет.
Внезапно в глаза германцу бросились знакомые черты – острое лицо и крупный нос, похожий на клюв хищной птицы. Мердек! Тот, кто едва не убил Йонарда, прикованного цепью. Не отрываясь, Йонард смотрел в его глаза, испытывая почти непреодолимое желание плюнуть ему в лицо. Но в глазах Мердека он прочел точно такое же желание и передумал. Зато он нисколько не удивился, когда почти рядом с ним на серебряный поднос легла туго свернутая в кольцо, готовая к молниеносному броску черная змея. Вот она. Татуировка…
