Есть же и в этом проклятом мире люди, подумал Олег с горьким теплом. Нет чтобы другую найти, здоровую да румяную, сам-то пригож, но готов и калеку всю жизнь выхаживать. Для него она всегда останется молодой и красивой...
Ведьма сказала задумчиво:
— Разве что забрела она в одно гиблое место. С виду поляна как поляна, можно все лето грибы собирать, скот пасти... Но раз за лето, а в прошлом году стряслось дважды, поляна становится гиблой. Кто ни ступит на нее, сразу как тесто расползается, сквозь землю уходит.
Парень побелел, кровь отхлынула даже от шеи. Томас сочувственно сопел, сунул чашу с медовухой. Парень взял не глядя, хлебнул, закашлялся, только тогда сообразил, что у него в руке.
— Наступает новое время, — сказал Томас. — И в эти дикие края придет вера Христова... Знаю, пришла, но еще и укрепится, И сметет всю нечисть, истребит колдунов. Не останется этих гиблых мест. Мир будет чист.
Олег покачал головой.
— Каждая вера плодит своих чудищ. И каждая создает преступления, незнаемые ране. Ладно, завтра рано вставать, вот уже заря занимается...
Томас сказал нерешительно:
— Ты спи, а я еще пообщаюсь. У нас в Британии ведьм нет. А я, заполучив Крижану, из дому больше не ногой!
— Зарекалася свинья... гм... есть, — буркнул Олег равнодушно.
Ведьма хлопнула в ладоши. Из-за кустов полезли с готовностью давно наблюдавшие за пиром кикиморы, лешие, корчевники, чугайстыри, мавки, исчезники. Лохматые, нечесаные, порой вовсе похожие на гигантские еловые шишки, раскоряченные пни или комья омелы. Странная жизнь, когда-то занимавшая всю землю, теперь исчезает, дичает, а человек теснит и истребляет ее вместе со зверьем, болотами, завалами...
Они плясали и кувыркались вокруг костра. Томас наблюдал с брезгливым интересом. Придет истинная вера, и здесь тоже заблещет свет Христова учения. А пока пусть покувыркаются напоследок. Не ему руки марать.
Олег лег в сторонке от костра, осторожничал, на лесной народ смотрел тоскливо. Рыцарь прав: пройдут, сметут и сотрут, начертают свои письмена. Правда, когда сами научатся. Сейчас даже короли на Севере — неграмотные, суеверные. Но будущее за ними, потому что они живут жадно и яростно, свое доказывают с пеной у рта, готовы защищать с мечом в руке, класть свои и чужие жизни. Это они подняли полмира на освобождение гроба своего пророка. Какие войска двинулись на Восток! Впервые, сколько Олег помнил, война началась не для того, чтобы захватить чужие земли, ограбить, набрать пленных для продажи в рабство, а девок на потехи, а чтобы освободить святую вещь от поругания... Понятно, что будут грабить и насиловать, старые привычки уходят тяжко, но уже стыдятся, скрывают даже те, кто шел только для грабежа... А это уже много.
А эти жители Старого Леса знают и умеют неизмеримо больше простого люду, в таких делах даже короли — простой народ, но ни к чему не стремятся, ничего не жаждут. Живут как жили их прадеды, не замечают, что сам мир уже другой На месте лесов возникает степь, та превращается в пески, а через тысячи лет пески могут ссыпать в провал, ущелье, а оттуда выплеснуться целым морем и затопить все окрест. В новом мире — новые люди!
Уйдут, как постепенно ушли даже боги, сказал себе невесело. Где они, эти титаны, сотворенные Родом? Первые, явившиеся на землю? Уходят даже бессмертные. Ведьма, при всем знании, не понимает, что из—за плеча этого молодого рыцаря на нее обрекающе смотрит будущее. Невежественного, полного суеверий и предрассудков, нелепого с его суждениями... Но рыцарь несет жизнь в застойное болото, в которое опять начал превращаться белый свет.
— Пляшите, — сказал он вслух, — уходить надо с пляской.
Просыпаясь, Томас ощутил в одной ладони рукоять меча, другая ладонь была на мешке с чашей. Спать на чаше не очень удобно, зато не скрадут. Спит чутко, сразу ухватится за меч, ежели дернут за мешок. Успокоенный, подремал еще, с трудом заставил себя открыть глаза.
Калика сидел, скрестив ноги, встречал утреннюю зарю. Лицо было строгим и торжественным. Томас благоговейно замер: в такие минуты сэр калика походил на пророков. Но не тех, какими их все чаще рисуют, а какими они были на самом деле — могучими, полными сил, ибо сильный дух выживет только в сильном теле. Правда, так говорят еретики, но еретики тоже христиане, только другие.
Купцы запрягали коней, готовились ехать дальше. Ведьма не исчезла, что-то колдовала над горшком подозрительного вида. Скатерть была на месте, объедки выглядывали из-под кустов, помятых и потоптанных, а на скатерке по-прежнему лежал жареный поросенок с яблоком во рту, пахло гречневой кашей.
Томас, с сожалением поглядывая на все еще полную скатерть и особенно на полные кувшины, предложил внезапно:
— Послушай, красавица, а чего бы тебе не пойти с нами?
— Эт куды? — спросила ведьма подозрительно.
— В благословенную Господом Британию. Край у нас холодный и суровый, но лишь потому, что Господь весь жар вложил в наши сердца и души.
Олег отвернулся, подумав, что столько и выпить невозможно, чтобы старая карга показалась красавицей. Сильны воины нового бога!
Ведьма с осуждением покачала головой.
— Только дурни по свету шатаются. С Оловянных островов приперся,
скажи кому — не поверят. Все беды от перемен. Похмеляться будешь?
— А что за ритуал?
— Тебе понравится, — пообещала ведьма.
Томас с подозрением смотрел на огромную чашу, окованную по краю старым серебром. В чаше было хорошее красное вино, потому и принял из рук ведьмы, хоть в утреннем свете сразу увидел, что чаша сделала из человеческого черепа.
— Это из такой я и ночью отведал?
— Отведал? — не поняла ведьма. — Ты всю ночь пил! А кто эти кусты потоптал, как не ты?
Томас встревожился:
— Я?
— Да еще как лихо!
— С чего бы это?
— Показывал, как пляшут ваши нечистивые друиды, потом что-то плел про башню Давида, сарацин, Навуходоносора, геенну гадкую, сэра Горвеля по ноздри в землю, на дубы кидался, танцу ассасинов купцов учил, про попугаев рассказывал, на дерево лазил...
Несчастный Томас простонал, держась за голову:
— А на дерево почто лазил?
— А про каких-то абезьянов рассказывал. Как девок крадут и в ветках непотребное творят... У меня сердце чуть не выскочило, когда ты меня на самую верхушку... Фу, стыдоба какая! У нас бабы с медведями живут, тоже поневоле, когда те их всю зиму в берлогах держат, но то ж медведи! Все одно что мужики в полной силе, да еще и волосатые... А обезьяны хуже сапожников.
Томас понуро опустил голову. Это ж сколько грехов придется замаливать, ежели бабка не врет? Да и пить из человеческого черепа — простит ли капеллан? Правда, вино хорошее...
