под контроль Пауля влагу, уже леденеющую и вытягивающуюся в угрожающее острие, и вышвырнул в раскрытые двери, ведущие на балкон.
— Вы опять забываетесь, дорогой племянник, — назидательно погрозил пальцем чародей. — Колдовать на симпозиуме — дурной тон.
— Я… — прохрипел распираемый от бешенства Пауль, — убью… тебя!..
В зале в который раз за вечер наступила тишина. Но на сей раз это была та самая тишина, свидетельствующая о всей серьезности и опасности сделанного заявления. Даже Кальтшталь, насмешливо наблюдавший за происходящим, озадаченно нахмурил брови.
— Можете попытаться, дорогой племянник, — Манфред беззаботно покрутил пальцами кончик бороды.
— Не может, — возразила Фридевига. — Пауль, Манфред, немедленно прекратить!
— Прошу прощения, магистр консилиатор, — вежливо вмешался Кальтшталь, подойдя к чародейке, — но вы вряд ли в силах остановить то, что случилось.
— В силах. И остановлю, — непреклонно заявила Фридевига.
— Нет, — цокнул языком Кальтшталь. — Магистр фон Хаупен позволил себе лишнего. Его вызывающее поведение не достойно магистра Ложи, это правда, однако, — Кальтшталь сделал выразительную паузу, — магистр фон Хаупен-Ванденхоуф нарушил статью три Кодекса Ложи, угрожая жизни и здоровью старшого магистра Собрания, да еще и при свидетелях. Напомнить, какие последствия ждут магистра фон Хаупен-Ванденхоуфа за нарушение данной статьи?
— Я прекрасно знаю, магистр Кальтшталь, — процедила сквозь зубы Фридевига, не спуская глаз с дрожащего сына, — спасибо.
— Если магистр фон Хаупен выдвинет обвинения…
— Зачем? — перебил Манфред. — Я не злопамятный. У дорогого племянника просто помутнело в голове. Возможно, я перегнул палку, но не судите меня строго. Вы же знаете, со мной такое бывает. Предлагаю забыть и продолжить веселиться.
— Позвольте, господа, — неожиданно подал голос барон Эркриге. — Неужели вы так и оставите это?
— А разве что-то случилось? — недоуменно посмотрел на него примо антистес.
— Вы нанесли магистру фон Хаупен-Ванденхоуф страшное оскорбление и самым наглым образом бросили ему в лицо перчатку…
— Эм… в ухо, если быть точным, — беззаботно поправил Манфред.
— Не знаю, как заведено у вас, господ чародеев, а я бы такое никогда не простил и немедленно вызвал наглеца на дуэль! — заявил барон, щелкнув каблуками туфель. Боевые ордена славно блеснули в голубом свете люстр.
Толпа, особенно офицерская ее часть и герцог Сольнеро, одобрительно зашумела.
— Тем более что дуэли Кодексом не запрещены… — вскользь напомнил Фредерик, разглядывая вино в фужере.
— Замолчите, Кальтшталь, — прошипела Фридевига уголком губ.
— Желаете, чтобы ваш сын вылетел из Собрания в первый же день своего назначения, магистр консилиатор? — наклонившись к ней, прошептал Кальтшталь.
— Господа, как вы себя ведете? — зароптал один из гостей, кажется, граф. — Вы обсуждаете подобные вещи в присутствии Его Высочества?
— Да, кстати, что думает Его Высочество? — осведомился Манфред.
— Его Высочество ничего не думает, — снисходительно улыбнулся князь Братт-Аузент. — Его Высочество не одобряет и порицает дуэли, считает их противными государству и Господу Богу. Однако вашим Кодексом они не запрещены.
Манфред глубоко поклонился.
— Да… дуэль… — пробормотал Пауль, держась за голову. — Я вызываю вас на дуэль, господин фон Хаупен!
— Дуэль так дуэль, — пожал плечами чародей. — На чем будем драться? Кулаки, шпаги, пистолеты… может, марлины?
Пауль приложил ладонь к горящему, пунцовому уху и задумался. Дядя, несмотря на все его кривляния, был чародеем далеко не последним. Хоть свою должность он получил исключительно благодаря матери, но по силе Фридевиге уступал немногим. Помериться с ним артом дураков пока не находилось, чем главный шут Ложи нагло пользовался и безнаказанно измывался над магистрами.
— На шпагах, — решил Пауль. Госпожа консилиатор, убежденная, что хорошее и правильное воспитание ребенка складывается не из родительской заботы и внимания, а из строгости и отсутствия у последнего свободного времени, дала сыну не только блестящее чародейское, но и лицейское образование, не уступающее дворянским отпрыскам. Фехтование было одной из любимых дисциплин Пауля.
— Шпаги — это так скучно и банально, — опечалился Манфред. — На марлинах было бы веселее, но да ладно… Когда начнем?
— На балконе… через полчаса.
— Кто будет моим секундантом? — Манфред обвел ехидным взглядом гостей. — Есть желающие?
— С вашего позволения, я, — поклонился Кальтшталь.
— Блестяще! — непринужденно рассмеялся Манфред. — Вечер все интереснее и интереснее.
Немного погодя, когда гости, полушепотом обсуждая случившееся, начали разбредаться по залу, а вокруг потерпевшего адъютора собралась толпа сочувствующих во главе с Ирмой ван дер Дорп, Манфред сорвал шутовской колпак и бережно натянул его на голову Майсун. Та не имела ничего против и, казалось, уже вовсе забыла, как совсем недавно ее едва не выбросили с балкона. Как и Аша, которая неприкрыто строила проходящим мимо магистрам глазки. Чародеи не чурались экзотики. В особенности чародейки, которые, сбившись в стайку, таращились на мустаима Адису и смущенно хихикали.
Манфред подманил слугу с подносом и, жадно потерев руки, схватил кусок тьердемондского сыра.
— Знаешь, Манфред, — сказал подошедший к нему Кальтшталь, — при всей моей нелюбви к твоей семейке и тебе лично, я должен сказать тебе спасибо.
— Ммм, — протянул первый мастер, жуя сыр. — Вечер и вправду все интереснее и интереснее: мой старый враг не только записался в секунданты, но и говорит спасибо.
— Вечер обещает быть куда как интереснее, — загадочно улыбнулся Фредерик.
— Магистр фон Хаупен! — окликнула его Фридевига.
Чародей состроил кислую мину.
— Прошу прощения, — обреченно вздохнул он, запихнув в рот оставшийся кусок сыра. Кальтшталь поднял бокал. — Майсун, Аша, составьте магистру компанию, — распорядился Манфред, хватая с подноса еще.
Девушки молча улыбнулись, сверкнув белыми зубками, и обступили Кальтшталя.
— Лишь малая часть их достоинств, говоришь… — хмыкнул он в спину удаляющегося первого мастера и неприкрыто глянул между пышных грудей Аши.
— А-ха-ха! — залилась смехом рыжая чародейка в салатовом платье, присев в книксене перед карликом. — Магистр ритор, вы сегодня изумительны!
— Что ты задумал, Манфред? — тихо спросила Фридевига, отведя в сторону и грозно глядя на брата.
Госпожа консилиатор была довольно высока для женщины, а учитывая каблуки, даже несколько выше Манфреда. Как и большинство чародеек, Фридевига обладала неестественной красотой, в которой почти нет жизни, а есть лишь застывший момент холодного великолепия. Манфред же наоборот, как и большинство чародеев, не любил молодиться, поскольку возраст придавал солидности. Вряд ли бы кто посторонний поверил, что эти двое — родные брат и сестра, более того, двойняшки, а вечно молодая женщина с толстой косой ниже пояса даже старше на несколько минут. Но стоило лишь повнимательнее заглянуть им в аквамариновые глаза, чтобы понять, что при всей разнице, они совершенно одинаковы. Ледяное спокойствие Фридевиги и насмешливая хитрость Манфреда были двумя крайностями одних и тех же силы и могущества.
— Ничего, Фрида, — невинно улыбнулся примо антистес. — Абсолютно ничего. Ну разве что немного разбавить скуку каплей веселья и безумия.
— Я тебя слишком хорошо знаю.
— Ты не можешь слишком хорошо меня знать, дорогая сестрица. Я и сам себя не знаю и даже не могу предугадать, что сделаю дальше.
— Откажись от того, что задумал.
— Не могу. Ты же слышала, задета честь и гордость, а твой сынок не сможет этого простить. Да и моя репутация пострадает…
— Нашел о чем переживать — о репутации шута! — фыркнула Фридевига.
— И я ей очень дорожу. В нашей уютной Ложе столько королей и королев, что им просто необходим хотя бы один шут. Должен же над ними кто-то королевствовать.
— Если с Паулем что-то случится…
— Ничего сверх того, что с ним случалось в детстве. Кстати, если бы ты порола его почаще, возможно, он не вырос бы таким распущенным балбесом.
— Ты об этом пожалеешь, — зловеще посулила госпожа консилиатор.
— Фрида, Фрида… — покачал головой Манфред. — Я жалею об этом и о том, и о вон том уже шестьдесят три года. Подумаешь, этого больше, того меньше, как будто что-то изменится. Сыру?
Фридевига гневно поджала губы, резко развернулась и зашагала вглубь приемного зала. Манфред посмотрел ей вслед, беззаботно пожал плечами и закинул кусок сыра в рот.
Бруно по прозвищу Маэстро, бывший профессиональный нищий, уже не сопротивлялся, осознав всю бессмысленность любого сопротивления. Он просто подчинился злой воле судьбы, выражением которой стал сигиец. Человек — по крайней мере, кто-то, пытающийся, хоть и не очень убедительно, сойти за человека, — без имени и почти без прошлого. Человек, внезапно и нелепо ворвавшийся в жизнь Бруно, перевернул ее с ног на голову, втравив Маэстро за пару недель в несколько неприятных ситуаций,
