Таджик засмеялся трескучим смехом, а затем повернулся к «эллину».
— Обыскали?
— Мы ничего не нашли, — ответил один из гигантов.
— Вы не знаете, как искать! Ладно, я сам это сделаю.
Абдулла явно поднаторел в подобных операциях — достаточно было видеть, с какой легкостью он проводит рукой по телу пленника. Однако попытка, по вполне понятной причине, успехом не увенчалась. Таджик нахмурился и попытался залезть пленнику подмышку, но руки Гордона были плотно привязаны к телу.
Беспокойно покосившись на своих помощников, Абдулла вынул из-за пояса кривой кинжал.
— Разрежьте веревки, — приказал он. — А затем держите его, все трое и очень крепко. Это барс, которого опасно выпускать из клетки.
Когда двое «эллинов» схватили его за руки, а третий вцепился в голени, Гордон даже не попытался сопротивляться. Аталусцы держали Гордона крепко, хотя вряд ли поверили предупреждению Абдуллы, равно как и рассказу Бардилиса.
Таджик сунул кинжал за пояс и приблизился к пленнику. И в этот миг американец подтвердил все его худшие подозрения. На миг повиснув на аталусцах, которые даже не успели ничего сообразить, он рывком освободил ноги и с силой ударил Абдуллу пятками. Если бы на ногах Гордона были ботинки, он переломал бы таджику ребра. Но торговцу повезло: взвыв от боли, он отлетел на несколько футов и приземлился, чудом не сломав позвоночник.
Но это было только начало. Следующим рывком Гордон высвободил левую руку и с разворота ударил стоящего справа «эллина» кулаком в челюсть. С таким же успехом тот мог принять удар метательного молота. Аталусец качнулся и кулем рухнул на каменный пол. Двое его товарищей бросились на американца, но теперь Гордон был свободен. Неожиданно для них он упал, перекатился за широкую каменную плиту, выступающую из пола и, когда один попытался достать его, схватил противника за запястье. Мощный рывок заставил его сделать несколько шагов вперед, и светловолосый атлет вдруг почувствовал, что не владеет собственным телом. Его рука оказалась заломленной за спину и, перелетев через голову, аталусец грузно свалился на плиту и потерял сознание.
Последний из его товарищей оказался более осторожным. Зачастую лучше любых рассказов и внушений людей убеждает то, что происходит у них на глазах. В руках «эллина» появился длинный нож, и он стал медленно приближаться к Гордону, выбирая момент для атаки. Гордон снова отступил за плиту.
Она была слишком широкой, и его противнику ничего не оставалось, кроме как попытаться ее обогнуть. В этот момент американец снова присел, а когда выпрямился, в его руке тоже был нож, который он вытащил из-за пояса одного из поверженных «греков». Этой секунды оказалось достаточно, чтобы аталусец обогнул плиту и с рычанием взмахнул ножом.
Гордон пригнулся еще ниже — и блестящее лезвие просвистело прямо у него над головой. Потеряв равновесие, противник сделал шаг, пытаясь удержаться на ногах, качнулся вперед… и упал прямо на нож Гордона. Казалось, что он сам насадил себя на лезвие, подобно тому, как его предки бросались на меч, не в силах пережить позора. Длинное лезвие вошло в тело аталусца по рукоять, из приоткрытого рта вырвался возглас, похожий на шумный вздох, и Гордон, не успев выпустить нож, боком упал рядом со своей невольной жертвой.
Отпихнув тяжелое тело, американец поднялся. Его одежда была в крови, рука все еще сжимала окровавленный нож. В это время Абдулла начал приходить в себя и, постанывая, попытался встать. Его оливковое лицо, искаженное болью, казалось зеленоватым. Вот с кем действительно следовало разделаться! Рыча от ярости, Гордон бросился на таджика. При виде окровавленного ножа и перекошенной физиономии американца таджик забыл о своих синяках и ушибах. Он истошно завопил и бросился к двери, весьма предусмотрительно выбив факел из подставки. Факел упал, рассыпая искры, и потух. Комната погрузилась в темноту. Гордон наугад бросился за Абдуллой, но промахнулся и наткнулся на стену.
Когда он ощупью нашел дверь, время было упущено. В комнате оставались только аталусцы — один мертвый, двое без чувств.
Гордон вышел наружу и зашагал по узкой пустынной улочке. Звезды уже гасли, близился рассвет. Дом, в который его притащили, выглядел полуразрушенным и, похоже, был давно заброшен. Далеко похитителям идти не пришлось: в конце улицы Гордон увидел дом Пердикки. Очевидно, похитители не ожидали, что им кто-то помешает. Интересно, участвовал ли в этом Бардилис… Гордону не хотелось думать, что юноша оказался предателем, но исключать такую возможность было бы слишком легкомысленно. В любом случае придется вернуться в дом Пердикки, чтобы забрать спрятанный в стене пакет. Схватка была позади, боевая ярость понемногу уступала место слабости. Его слегка подташнивало, голова кружилась. Все-таки его крепко огрели тогда, в доме Пердикки.
Гордон уже приближался к дому, когда заметил человека, бегущего ему навстречу. Это был Бардилис. Увидев американца, юноша бросился к нему с возгласом самой неподдельной радости и заключил Гордона в объятия.
— Брат мой! Что случилось? Я зашел к тебе в комнату и обнаружил, что она пуста. Твое ложе испачкано кровью. Ты не ранен? О, я вижу рану у тебя на голове!
В нескольких словах Гордон объяснил, что произошло, не упоминая о спрятанных документах. По его словам, Абдулла был давним врагом Гордона и жаждал мести. Несомненно, юноша не имел отношения к прецеденту, но открывать ему всю правду не стоило — по крайней мере, пока.
Бардилис побелел от гнева.
— Позор моему дому! — воскликнул он. — Вчера вечером этот шакал Абдулла сделал подарок моему отцу — большой кувшин с вином… И мы его пили — все, кроме тебя: ты уже отдыхал. Теперь я знаю, что в него было добавлено сонное снадобье, потому что мы скоро захотели спать и спали, как убитые. Когда ты стал нашим гостем, я поставил слуг у каждого входа в дом и велел сторожить, но они тоже выпили вина Абдуллы и уснули. Когда я отправился искать тебя, я нашел одного из них. Он лежал у выхода на эту улицу с перерезанным горлом. И сюда ведет дверь из коридора, который проходит мимо твоей комнаты!
Они вернулись в дом. Пока Бардилис ходил за чистой одеждой, Гордон достал пакет из тайника. Неизвестно, как будут развиваться события. Гордон предпочитал держать свою драгоценную ношу при себе, потому что другого случая достать ее может не представиться.
Вскоре Бардилис принес бриджи, сандалии и тунику. Американец переодевался при нем, совершенно не стесняясь: в восхищенных взглядах юноши не было ничего порочного. Должно быть, он и сам мечтал о таких мускулах и загорелой коже, под которой не было ни капли жира.
