– Ты уже думала, кого будешь набирать к «Другу»? – однажды вечером спросил ее Пип.
Они оказались на кухне вдвоем: сестры и Питер были в зале, Весь наверху зубрил военную историю, а Дрюня повел супругу в театру, на спектакль о какой-то поломойке, умудрившейся наступить на ногу принцу и тем самым поразить его в самое сердце.
– Как там дело поставишь?
– Рано еще! – лукаво улыбнулась Бруни.
– Ничего не рано, – повар тут же заворчал, будто сердитый кот, – надо спланировать так, чтобы без простою заработало!
– Шеф-поваром будешь ты, – не моргнув глазом, ответила Матушка, которая, конечно же, все обдумала тысячу раз, – а я – хозяйкой. Девушек-служек наберем новых – молоденьких, чистеньких и хорошеньких. И тебе в помощь трех поварят – одного подмастерья и двух учеников.
– А здесь кто останется? – удивился повар.
– За повара – Питер, – твердо сказала Бруни. – Я вижу, как он от души готовит, прямо светится весь, когда у плиты встает. Ежели что, Ровен ему поможет, она же у нас с тобой нахваталась столько, что могла бы и сама кашеварить. Только она это дело не любит – ей бы порядок держать, денежки считать и забуянивших ребятушек воспитывать. А значит…
– …быть ей тут хозяйкой! – довершил Пип и хмыкнул: – Ловко ты все придумала! Хотя, конечно, время покажет, как оно будет.
Матушка покивала и вышла в зал. Рассеянно обежала глазами немногих гостей – время уже было позднее. Еще немного – и закрываться.
Время…
Люди говорят, оно лечит… Только неправда это.
Дверь распахнулась, впуская троих посетителей в темных плащах с капюшонами, скрывавшими лица. Они были высоки ростом и широкоплечи, будто братья-близнецы. Остановившись на пороге, тот, что шел первым, неторопливо огляделся и направился прямиком к только что освободившемуся столику «Под Феей». Уходивший оттуда мастер церемонно кивнул Матушке. Она улыбнулась в ответ и поспешила забрать плату и посуду со стола. На Ровенну можно было не надеяться – богатством и знатностью от пришедших несло за версту.
– Добрых улыбок и теплых объятий, господа, – в широкие спины сказала Бруни. – Позвольте, я уберу здесь, прежде чем вы сядете?
Два последних, как по команде, обернулись и застыли перед растерянно остановившейся хозяйкой, не пуская ее дальше. Она разглядывала их одинаково тяжелые подбородки и думала, что у людей с такими челюстями обязательно должен быть хороший аппетит.
– Пусть уберет, – послышался негромкий голос третьего. Он уже сел за стол – спиной к залу.
Сопровождающие расступились, и Матушка смогла подойти к столу. Быстро похватала грязную посуду, передала подошедшей Ровенне, приняла от ее сестры традиционную кружку с морсом и тарелку с сухариками.
– Традиция?! – полувопросом-полуутверждением отметил гость и резким, повелительным жестом показал: – Сядь!
Бруни села напротив. Незнакомец рассматривал картину. Задумчиво нащупал сухарик, сгрыз в мгновение ока и взялся за второй.
– Если вы желаете отужинать, я могу предложить… – сказала Матушка.
– Тс-с-с! – гость прижал палец к губам. – Дева, изображающая Фею, дивно габаритна и чудесно хороша, краски – великолепно подобраны. Здесь чувствуется рука истинного мастера, но я не помню подобной манеры письма среди корифеев. Откуда у тебя это?
– Подарок друга, – пояснила Бруни, – мастера Висту Вистуна, главы Гильдии гончаров.
– Сколько ты хочешь за картину?
Посетитель впервые посмотрел на нее, и она почувствовала себя не в своей тарелке, однако ответила:
– Прошу меня простить, но картина не продается.
Незнакомец откинул капюшон, и Бруни – ни жива ни мертва, – узнала его величество Редьярда Третьего.
– Сколько? – веско спросил он. Бледность и испуганный вид собеседницы не укрылись от его взгляда. Он постучал пальцами по столу и добавил: – Я могу забрать и так!
– Можете – забирайте! – сведенными судорогой губами прошептала Матушка. – Картина не продается!
– Упорная? – хмыкнул король. – Упертая? Признавайся – ты ведьма?
Бруни мигом пришла в чувство, словно ее окатили ведром холодной воды. Она вдруг поняла, что король пришел вовсе не любоваться «Осенней феей», не ужинать и не беседовать об искусстве. Все это – присказка, а настоящий разговор только начинается. Поняла – и села ровнее, взглянула собеседнику прямо в глаза. Стыдиться ей было нечего – что бы люди ни говорили про ее отношения с Каем, перед собой и перед ним она была честна и чиста!
– Я – хозяйка трактира, – спрятав руки под стол и сцепив пальцы, чтобы не дрожали, негромко заговорила Бруни. – Это семейное дело, начатое еще моей бабкой, почтенной Савиной Селескин, и продолженное ее дочерью Хлоей, моей матерью. И я никогда не ощущала в себе тяги к ведовству… господин.
Она намеренно не назвала его «ваше величество». Король пришел инкогнито – громких слов произносить рядом с ним не следовало.
Редьярд сделал глоток, поморщился, подумал и допил морс до конца. Наклонился к Матушке так близко, что она разглядела каждую морщинку в уголках его глаз и каждый волосок в золотистой щегольски подстриженной бороде.
– Ты околдовала моего старшего сына, трактирщица, – из глаз цвета осколков озерного льда струился холод. – Из-за тебя Арк отказывается, когда придет время, взойти на трон! Что прикажешь сделать с тобой после такого, Матушка Бруни?
Едва услышав эти слова, Бруни поняла, что они правдивы. И что король – в бешенстве.
Кай, ее Кай смог поставить любовь выше долга! Она понятия не имела, как он собирался жить дальше… Не становиться же ему, в самом деле, помощником трактирщицы! Наверное, об этом он и хотел поговорить по возвращении из инспекции.
– Как еще я могу объяснить его желание променять трон на женщину? – прорычал Редьярд. – Кто ты? Что ты? Не знатна, не богата. Хороша собой, однако это проходит. Ты – пустое место, трактирщица, единственное твое достоинство – печь вкусные булочки и варить неплохой морс.
Матушка пожалела, что сидит под картиной и не видит ее. Струящийся с полотна ласковый свет, лукавая улыбка Феи, яркие листья и ягоды могли бы отвлечь внимание от этого ужаса, защитить от отчаяния и… дикой, какой-то болезненной радости оттого, что Кай не отвернулся от нее и любит до сих пор!
Король откинулся на спинку стула, наблюдая за сменой эмоций на лице собеседницы. Он казался спокойным и даже повеселевшим, словно был уверен, что того всплеска гнева, который себе позволил, будет достаточно для решения проблемы.
Телохранители застыли, как каменные исполины, угрожающе попирая землю и закрывая широченными спинами его величество от любопытных взглядов Пипа, сестер и Веся, то и дело выглядывающих из кухни. Бруни отчетливо понимала: шевельни Редьярд хоть пальцем – и охранники набросятся на нее, словно гончие на дичь.
