И нужный миг все-таки пробил. Блейри, оглушенный и раненый, растерявший все свое величие, копошится на земле, слепо шаря в траве откатившийся Венец. Коннахар со своей подружкой, живой и невредимый, на крыльце под охраной единственного «непримиримого» — будем надеяться, боги пошлют мальчишке довольно ума и прыти, чтобы сигануть с крыльца, когда начнется заварушка. Стрелки сбиты с толку неожиданным исходом поединка, их луки разряжены, атака станет для них неожиданностью — что ж, возможно, это даст достаточно времени, чтобы прорваться к дому и свернуть башку типу с тухлым взглядом убийцы по найму, достаточно драгоценных мгновений, чтобы захватить оружие. А там — там посмотрим, чья сталь быстрее…
Двое из тех, что держали Конана на прицеле, рухнули под мощными ударами — кулаки варвара разили насмерть не хуже тяжелой палицы. Третий упустил бесполезный лук и схватился за кинжал, висевший на поясе. Киммериец свернул ему шею, выкрутил нож из мертвых пальцев и с разворота метнул — четвертый, уже готовый стрелять, свалился с пробитым горлом. Еще трое, шагах в пятнадцати, молниеносно выхватили стрелы из заплечных колчанов, бросили на тетиву. Варвар вздернул перед собой еще вздрагивающее тело лучника, ухватив за пояс и за воротник — вовремя: одна стрела впилась безразличному покойнику в грудь, две в живот. С такого расстояния узкие граненые наконечники прошивали тело насквозь, один оцарапал варвару ладонь. Еще несколько «непримиримых», отбросив луки, кинулись на него — хотят взять живьем? Пусть попробуют! Терпкий хмель битвы привычно играл в крови киммерийца, грозная песня стали была его извечной и родной стихией.
Ах, как пригодился бы длинный меч или двергская секира! Но сейчас он мог только отнять оружие у врагов — а гули, помимо луков, были вооружены лишь длинными кинжалами в ножнах.
— Сдавайся или умрешь! — завопил один из дуэргар, подбегая. Конан хрипло расхохотался и швырнул в набегающих врагов мертвое, утыканное стрелами тело, послужившее ему щитом, сбив с ног двоих. Еще один бросился подкатом в ноги. Варвар устоял и ответным пинком переломал ловкачу ребра.
Трое лучников снова дали залп. Одна из стрел свистнула у Конана над ухом, ушла в бревенчатую стену, но только одна. Две попали в цель. Сдвоенный тяжелый удар, в левый бок и справа — в ребра, заставил киммерийца пошатнуться. А стрелки уже снова оттянули тетивы…
— Гайард!
Пуантенские егеря во главе с Кламеном Эйкаром свалились как снег на голову — в горячке боя дуэргар даже не думали поглядывать за спину. Луки оказались отброшены, драка пошла врукопашную, ножи в ножи. Лишь у двоих пуантенцев оказались мечи, зато рубились они со всей возможной свирепостью.
Нежданное подкрепление не уравняло шансов. На Конана навалилось четверо, не вынимая кинжалов, рассчитывая смять числом и скрутить. Аквилонский король ворочался, как медведь, атакованный сворой гончих. Залитый своей и чужой кровью, с обломком стрелы, торчащим под правой ключицей, он все же был чудовищно силен, и каждый его удар стоил нападающим жизни. Один, затем второй гуль вылетел кубарем из драки, чтобы больше уже не подняться. Оставшиеся двое враз отскочили и попятились, с ужасом глядя на непобедимого гиганта.
Или на нечто за его спиной.
Конан прянул в сторону и развернулся на пятках, так что боевой нож, направленный варвару точно в печень, лишь слегка оцарапал ему кожу на боку. В следующий миг рука киммерийца взметнулась, подобно атакующей змее, и стальными тисками сдавила запястье нападающего. Пальцы, способные с легкостью гнуть подковы, сжались. Обычно медвежьей силы аквилонского правителя хватало, чтобы превратить в кашу кости руки, поднявшей кинжал.
Но не теперь. Силы противников оказались равны, твердое, как железо, запястье не треснуло, кинжал не упал на изрытый песок, и больше того — Конан почувствовал, как чужая сила разжимает его пальцы. Киммериец с удивлением взглянул в лицо врага.
Делать этого ему не следовало.
Холодный огонь сверкающих, как черные алмазы, глаз и сапфировое сияние Венца сковали его тело ледяной броней. Блейри да Греттайро вновь обрел корону, а вместе с ней и колдовскую Силу — и теперь власть Венца с беспощадной неумолимостью ломала волю короля Конана, превращая ее в податливый воск.
— Больше никаких игр, — проскрипел да Греттайро. Весь изломанный и изрезанный, с запекшейся в волосах кровью, выглядел он страшно, и неживая, застывшая улыбка на мертвенно бледном лице была похожа на черный провал — но даже таким самозваный князь был опаснее черного скорпиона. — Никаких заложников, человек, никаких переговоров. Только ты — и я.
* * *
Перед лицом этого последнего и главного поединка творящаяся кругом общая свалка сама собой стала угасать. Люди и гули опускали оружие, наблюдая, как посередине истоптанного песчаного круга сошлись насмерть две Силы, два вождя, два властных начала — и сила Венца, похоже, стала одолевать.
Странный это был поединок — на взгляд непосвященного. Ни блеска оружия, никаких могучих ударов или обманных бросков. Просто двое неподвижно замерли друг против друга — глаза в глаза. Синяя звезда сапфира в золотом плетении Венца разгорается все ярче да каменеют под тонкой рубахой крутые плечи киммерийца. Но отчего, словно под страшным грузом, разглаживается изрытый песок вокруг противников? Отчего обоих окружает странное дрожащее марево, будто горячий воздух поднимается над скалой жарким летним днем?
Тонкий сверлящий звон на пределе слышимости повис в утреннем воздухе, по озерной воде от берега побежала рябь, сама собой зашептала древесная листва. Альмарик вдруг, беззвучно ругаясь, рванул на груди рубаху, выхватил из-за пазухи обжегший кожу амулет — на его глазах крупный черный агат в медной оправе рассыпался мелкой крошкой. Эйкар, сам того не подозревая, бормотал молитву. Пораженный Хеллид упустил из ладони тяжелый нож, и тот с глухим стуком вонзился в доски крыльца. Кое-кто из рабирийцев медленно опустился на колени.
Баронетта Монброн среди всех зрителей оказалась единственной, наделенной хотя бы малой толикой магической Силы — однако эти крупицы дали ей возможность увидеть истинный облик великой битвы, разворачивающейся в разумах достойных друг друга противников. Побледнев и затаив дыхание, Айлэ смотрела, как…
…синий лед Венца ударил в каменную стену всей неисчислимой тяжестью — сотни, тысячи лиг льда, безупречная прозрачно-аквамариновая гладкость, сияющая внутренним светом и освещенная пронзительным безжизненным светом иного жестокого светила, скрывающая в своих глубинах нанесенные непроглядно-черной тушью символы мудрости прежних веков. Такой она была прежде, до того, как над ней пронесся чудовищный ураган, обративший морозный панцирь в хаос оскаленных торосов, исковеркавший ровную поверхность прихотливыми линиями глубоких трещин. Кое-где из трещин пробивалась вода, мутная, стылая вода нордхеймских фьордов. Ледяное поле надвинулось, грянуло в камень, и стена…
