прежде обдумав все важные вселенские вопросы, кивнула. – А про драку слушай. Бросаться с кулаками за любую провинность, конечно, не дело.
– Да я ведь!
– Я понимаю, ты оскорблена. – Вильгельм улыбнулся. – Но я не говорю тебе молчать всегда. Отнюдь, Маруся, молчать ты не должна и терпеть не должна. Ты, как и любая женщина, должна быть способна дать отпор и указать человеку его место, когда он зарится на твое и угрожает твоей жизни, но это редкие случаи, понимаешь? Все споры нужно решать полюбовно. – Он услышал, как испуганно вздохнула кухарка, и улыбнулся еще шире. Маруся наконец-то улыбнулась в ответ. – Вот, Маруся. Не прячь свои слова и кулаки от тех, кто их заслуживает, но прежде всегда думай, необходимо ли это. Сейчас вы могли просто поговорить, поговорить спокойно, без оскорблений и криков. Понимаешь? – Маруся кивнула и опустила голову. Ванька же стоял мрачный, как туча, выпятив пухлую нижнюю губу и то и дело почесывая кучерявую голову. Вильгельм усмехнулся про себя. – И ты, Ваня, поступил неправильно. Обзываться нельзя, если не знать точно, что человек сделал что-то плохое. А если и знаешь, что он что-то сделал, обзывания – это самое скучное, что можно придумать. Поэтому сначала ты бы лучше спросил, на самом ли деле Маруся твою палку спрятала, а потом уже говорил. Понимаешь?
Ванька шмыгнул носом, поправил штаны и посмотрел на Вильгельма так, словно он его оскорбил.
– Но я не хотел ее обидеть! – воскликнул Ваня и топнул ногой. – Она бросилась на меня с кулаками!
– Вы оба не хотели, но друг друга обидели. Дружбой нужно дорожить, потому что потерять ее можно в миг, а вернуть… – Вильгельм прокашлялся. – Вернуть может и не получиться.
Дети переглянулись, почесали носы и, словно осознав наконец все ошибки, успевшие совершить за пять лет, извинились друг перед другом за все, что совершили и не совершали никогда. Вильгельм поднялся с корточек, потер разболевшиеся колени, подошел к лавке и продолжил писать пятый план встречи с Екатериной, про себя вздыхая, что никто не мог прочитать и оценить ход его мыслей.
Волчонок долго наблюдал за спасителем. Двигался этот человек по-звериному, легко, будто не касаясь длинными ногами пола. Руки его длинные и худые, с цепкими пальцами и длинными ногтями, а волосы смахивали на шерсть, только очень длинную и мягкую. Поговорить с лечившим его человеком волчонок не мог, но спасителю это, казалось, и не нужно, чтобы понять, что нужно лесному жителю. Вильгельм не смущал своим присутствием зверя, никогда не звал его посидеть рядом на улице и не заставлял есть, когда волчонок не хотел. Эльгендорф чувствовал, что одомашненная природа – природа неполноценная, изувеченная человеческим желанием подчинять все вокруг себя, и хотел, чтобы волк убежал в лес без раздумий, когда лапа его заживет.
– Ты что-то загрустил. Можешь, ты прогуляешься? Ты ведь уже можешь ходить, – прошептал Вильгельм и тронул волчонка кончиком пера, чтобы лишний раз не касаться. Щенок поднял голову и зевнул. Вильгельм усмехнулся и кивнул. – Оставлю тебя здесь, поспи, только не попадайся под ноги детям. Они и меня затопчут, если слишком разыграются.
Волчонок проследил за тем, как человек поднялся, засунул перо в тряпку и убрал в карман. Тетрадь долго рассматривал, листал, перечитывал и хмурился.
– Жалко, что ты меня не понимаешь, – сказал Вильгельм волчонку.
Волчонок бы подал голос, чтобы развеселить спасителя, но внимание человека что-то привлекло, он нахмурился и зарычал, почти как настоящее животное.
– Не попадайся им на глаза, – сказал Эльгендорф волчонку. – Давай, прячься.
Вильгельм нашел ботинки, которые убрал под лавку, обулся, взял тетрадь и, заранее злой, пошел к главным воротам.
Эльгендорф перебирал все возможные вежливые приветствия, которые прочитал в найденном у Ванрава в кабинете отчете, но ни одно подходящим для гостей так и не посчитал. Поэтому, когда наконец-то вышел к главным воротам и увидел карету, натянул приветливую и не очень приятную улыбочку и притворно вежливо воскликнул, как любой обескураженный сосед, к которому без приглашения приехали гости:
– О, Владимир Алексеевич, не ожидал вас увидеть столь рано, да еще и в сопровождении прекрасной дамы!
– Благодарю, Вильгельм, – то ли от испуга, то ли от радости, в ответ улыбнулся Ванрав, все еще не отпуская руку женщины, которая стояла сбоку. – Позвольте представить Дарью Сергеевну Мышенскую.
– Дарья Сергеевна? Какое прекрасное имя! Нет, право, Владимир Алексеевич, вы приехали настолько неожиданно, что я чувствую себя немного оскорбленным, ведь даже не успел подготовиться к приезду!
– Вильгельм, вы…
– Нет, гости не бывают не к месту, правда ведь, Дарья Сергеевна? – Вильгельм чуть склонил голову, но не помнил уже, считалось ли это жестом уважения в девятнадцатом веке или уже воспринималось как насмешка. – Вы выглядите великолепно, чего нельзя сказать обо мне, но, конечно, мне нет до этого никакого дела. Прошу, за мной.
Женщина, стоявшая сбоку от напоминавшего напившегося кровью комара Ванрава, была хороша, даже очень хороша внешне: ладная, стройная, с тонкими губами, скривленными в вежливую улыбку, локонами, собранными в изящную прическу, но глаза показались Вильгельму пустыми и бесцветными. Он даже пригляделся, чтобы удостовериться, что она дышит.
– Как мне обращаться к вам? – проговорила она вслед Вильгельму, который уже вел гостей к входу быстрым шагом.
– Ко мне? О, я предпочитаю обращение по имени. Зовите меня просто Вильгельмом.
– Я понимаю, вы иностранец, но вы же граф.
– Иностранец? – Вильгельм остановился, развернулся на пятках и поглядел на Ванрава так, что он покраснел. – Вижу, Владимир Алексеевич все вам обо мне рассказал. Что же, это прекрасно. За ужином я могу не утомлять вас рассказами о моем прошлом и послушать ваши истории, которые мне, конечно, очень хочется послушать, особенно сейчас, когда заняться мне абсолютно нечем. Но уверяю вас, Дарья Сергеевна, обращение по имени для меня самое привычное и приятное, потому что отчества у меня нет, как и отца, а выдумывать его было бы совершенно бестактно.
– У вас нет отца? Владимир Алексеевич…
– Владимир Алексеевич, наверное, забыл упомянуть это. – Вильгельм улыбнулся еще шире, развернулся и продолжил идти к дому. – Он говорил, может, многое, но сейчас расскажет подробнее, если вы, конечно, захотите. А сейчас я попрошу меня извинить. Дмитрий! – На зов Вильгельма Дмитрий выбежал так быстро, словно почувствовал, что дело предстояло по-настоящему важное. – Проведите гостью в комнату для гостей. Она устала с дороги, ей нужно отдохнуть.
– А Владимир… – начала было Дарья Сергеевна, но Вильгельм снова прервал ее.
– С Владимиром Алексеевичем нам нужно потолковать наедине, если вы, конечно, не против. Располагайтесь и чувствуйте себя как дома.
Женщина послушно
