Хуевничаете же!
— Ждем, — сухо сказал пассажир, мусоля окурок сигары.
— Кого?
— Кого надо.
— М-м-м, — по-бараньи протянул оборотень, продолжая напирать и маячить. — А долго ждать еще?
— Сколько надо, — рыкнул извозчик. — Иди отсюда.
— Слышь, может, пока ждешь, подзаработать охота? Мне тут недалеко, — Эндерн энергично и оживленно указал в неопределенную сторону, — подбрось, а?
— Нет.
— Да делов-то на пять минут, — упорствовал оборотень и подошел почти вплотную, — а червонец в кармане.
— Я сказал: нет, — проскрипел извозчик, теряя терпение.
Пассажир заметно напрягся, запустил руку в карман.
— Да че ты как этот-то? — рассмеялся Эндерн и похлопал кучера по плечу. — Червонец на дороге не валяется!..
Пассажир толкнул его плечом, вынул из кармана пистолет и наставил на оборотня.
— Вали на хер со своим червонцем, пока не огреб! — процедил он сквозь зубы.
— Ладно-ладно, — Эндерн поднял руки. — Я понял. Пешком дойду, что ли.
Эндерн развернулся, уже шагнул прочь, но вдруг передумал. Пассажир опустил пистолет, но в карман не убрал.
— А это, слышь, табаку-то хоть будет? — с надеждой спросил он.
Извозчик сплюнул ему под ноги.
— Нет.
— Жа-а-аль, — протянул полиморф, скребя жесткую щетину на щеке. — Ну, — пожал он плечами, — и хули с вас тогда толку?
Механизм в рукаве щелкнул пружиной, Эндерн чиркнул лезвием по горлу пассажира слева-направо, разрубая гортань, и вогнал клинок извозчику в подбородок. Пассажир выронил пистолет, схватился за стенку кареты, медленно осел, хватаясь, за рассеченное горло. Эндерн, придавив конвульсивно дергающегося, хрипящего и булькающего кровью извозчика к дверце, втолкнул пассажира ногой в кабину. Дождался, пока кучер не испустит дух и не обмякнет, и закинул его на пол кареты, рядом с агонизирующим пассажиром.
Эндерн нагнулся за пистолетом и слетевшим с кучера цилиндром. Пистолет бросил в кабину и запер дверь, цилиндр — нахлобучил себе на лохматую голову. Осмотрелся по сторонам, больше по привычке, а не ожидая, чтобы кто-то заметил произошедшее. Отряхнул руки и запрыгнул на козлы. Лошади нервно переступали и храпели, почувствовав запах крови.
Оборотень хлестнул их вожжами.
Через минуту о случившемся напоминала лишь маленькая лужица крови на брусчатке, на которую уже слетались мухи.
* * *
Они ехали больше часа. Карету жестко трясло и подбрасывало на кочках. Хорошо, что Даниэль с утра ничего не ела, иначе весь обед уже перетряхнуло бы вместе с нутром.
Студент напротив нагло пялился, хотел ее и не скрывал этого. Пожирал глазами и за время дороги наверняка представил себе все возможные вариации позы «женщина сверху» и выдумал еще около сотни сложно вообразимых и невозможных для исполнения. Даниэль вздрагивала, ту́пила глазки, не понимая, что означают эти плотоядные взгляды и ухмылочки. Она то бледнела, то краснела, усиленно потела и всем своим видом давала понять, что напугана, беспомощна и покорна, полностью во власти своего пленителя, но наивно надеется, что все обойдется и закончится хорошо.
Карета притарахтела на окраину, судя по всему, северную, где городские пейзажи постепенно переходили в безмятежные пригороды, а дальше начиналась провинциальная идиллия. Чародейка ненавидела провинциальную идиллию вот уже одиннадцать лет. Она навевала воспоминания о прошлой жизни, когда жила настоящая Даниэль Луиза Шарлотта ля Фирэ и была счастлива, пока не умерла вместе с повешенным обезумевшей от крови толпой во дворе собственного имения графом ля Фирэ.
Экипаж остановился у заброшенного деревянного склада или сарая, стоявшего на отшибе. За ним начиналась дорога, убегающая вдоль извилистого ручья в бесконечные поля. На холме вдалеке стояла ветряная мельница, вокруг которой и вдоль дороги за мостом выросла деревушка. Деревни Даниэль ненавидела тоже.
Кучер слез с козел, открыл рассохшиеся ворота заваливающегося, кривого деревянного забора. Загнал экипаж во двор. Затем открыл дверь кареты.
— Выходим, фройлян, — сказал студент и первым выбрался из кареты.
Даниэль поставила непослушную ногу на подножку, неуверенно взялась за стенку. И то ли зацепилась каблуком, то ли соскользнула ее влажная от пота ладошка, но чародейка неуклюже сорвалась и упала.
Упала в руки успевшего подхватить кучера. Он больно сдавил ей бока, Даниэль тоненько пискнула, навалилась на него, в панике обхватив за шею и втиснув его лицо себе в декольте. Извозчик ненадолго замер, алчно втягивая ее запах, чуть усиленный духами с легкой примесью гламарии.
Вдоволь насладившись неловкой ситуацией и близостью горячего тела, кучер поставил ее на землю и нехотя отпустил. Ему очень понравилась эта близость. По заблестевшим глазкам было видно, что он не прочь узнать чародейку еще ближе.
Студент тем временем поднял деревянный засов и отворил одну створу щербатых, рассохшихся ворот. Кучер подвел Даниэль к сараю. Чародейка заглянула внутрь, принюхалась. Пахло затхлостью, пылью, сырой землей и навозом.
Кучер грубо толкнул Даниэль в спину, загоняя в сарай. Оба похитителя зашли следом.
— Прошу, фройлян, не стесняйтесь, чувствуйте себя, как дома, — сказал студент потерянной от волнения и страха чародейке. — Иди за Петером, — велел он извозчику.
— Сам иди, — огрызнулся тот, косясь на женщину.
— Я в прошлый раз ходил, твоя очередь.
— Ладно, — проворчал кучер и вышел из сарая, прикрыв за собой скрипучую створу.
Студент взял Даниэль под руку и провел по пустому помещению, где были только подпирающие дырявую крышу столбы, пара опрокинутых бочек и пустующие закрома вдоль стены. Он поднял одну из бочек вверх дном, похлопал по ней, очищая от пыли и земли.
— Садитесь, фройлян.
Даниэль с сомнением посмотрела на грязный трон. Пачкать платье не хотелось вовсе — оно стоило дороже всего этого сарая вместе со студентом.
Однако тот грубо взял ее за руку, насильно подвел и усадил на бочку. Сам же подпер спиной столб напротив, скрестив руки на груди.
В молчании они провели еще минут пятнадцать или больше. Студент продолжал неотрывно таращиться на нее. Даниэль не отказывала в этом удовольствии и изображала несчастную дурочку, сидящую на иголках. Ему нравилось, как она елозит попкой по бочке, нервно трясет коленками, а грудь бурно вздымается, распираемая от плохого предчувствия.
Вскоре за воротами послышались шаги. Створа противно скрипнула, и в сарай вместе с кучером вошел Петер. Обычный и неприметный, с пивным брюшком, обширной гладкой лысиной. Сошел бы за семьянина, который много сидит и мало двигается по долгу службы секретарем, а в воскресенье водит семью в церковь и на прогулку в парк. Только у семьянинов не выпирает под рубашкой сунутый за пояс пистолет.
И не висят на ремне брюк обструкторы.
Даниэль застыла, леденея от по-настоящему пробирающего ужаса. Обструкторы, это были обструкторы! Чародейка чувствовала исходящую от матовых браслетов звенящую пустоту, вызывающую приступы безотчетной паники. Желание забраться на стену, забиться в угол и реветь, выть, орать, лишь бы убрали проклятые браслеты куда-нибудь подальше, в другое измерение, например.
Обструкторы — бич каждого чародея арта, худший ночной кошмар. Неведомо как, кем и когда изобретенное орудие чудовищной пытки, используемое инквизицией в борьбе с чародеями несколько веков назад. До сих пор точно неизвестный сплав, полностью глушащий арт, оставляющий лишь пустоту внутри и полнейшее бессилие, ломающий психику и вызывающий черный психоз.
На Даниэль надевали обструкторы дважды. В первый раз — когда проснулась ее сила. Тогда она еще ничего не понимала, не умела ее контролировать и была в ужасе от того, что произошло. Когда обсервер Ложи надел на нее обструкторы, Даниэль даже радовалась, что все стало как прежде.
Второй раз на Даниэль надели ледяные матовые браслеты через несколько лет. Тогда она едва не тронулась умом.
Петер приблизился. Даниэль подняла затравленный взгляд, вся сжалась и очень захотела, чтобы бочка под ней треснула.
А еще чародейка поняла, что при помощи талисмана возврата не сможет сбежать.
Вот теперь ты, дура, вляпалась по-настоящему, подумала она с неуместным спокойствием и отрешенностью. Сейчас тебя разденут, нагнут и трахнут насухую. И тебе очень повезет, если только буквально.
Клара и Елена фон Фернканте были близняшками, похожими друг на друга, как две капли воды. Белокурыми девушками с породистыми, белыми личиками, большими голубыми глазами и веснушчатыми носиками. На вид дочерям барона было лет шестнадцать-семнадцать. Странно, что отец до сих пор не сбагрил их графам породовитей и побогаче, чтобы те наплодили
