Вспыхнула трава, и взбешенные животные помчались обратно, к замершему на месте войску Шэнна, которое не ожидало такой скорой и ужасной развязки.
Пехотинцы рассыпались по равнине, но многим из них не удалось избежать столкновения с неуправляемыми колесницами, и они были затоптаны копытами, рассечены лезвиями, раздавлены, искалечены, смяты.
И когда жалкие остатки шэннского войска попытались снова собраться вместе, на них двинулись грозные, закованные в железо и бронзу милделины и раллодены.
Они стучали о щиты мечами и топорами, и этот мерный стук сбивал дыхание, заставляя сердца шэннанцев наполниться ужасом и отчаянием.
Впереди газарратов бежал огонь, а они следовали за ним второй стеной. И если от огня можно было скрыться, то спастись от топорников и мечников Аддона Кайнена было невозможно.
Таленар старался не смотреть на поле боя: последние несколько лун он только и видел, что искаженные мукой лица умирающих и — что еще хуже — искалеченных, израненных, обожженных, насаженных на копья, с перебитыми хребтами, ослепленных, истекающих кровью… Ему казалось, их взгляды всегда будут преследовать его. Эти несчастные слились в одного поверженного воина, и ему было страшно закрывать глаза: он боялся, что этот воин станет приходить в его сны.
Помня о том, как бесславно пал Ирруан и сколько защитников крепости было убито во время осады, Шэнн в тот же день открыл ворота перед таленаром Аддоном и безоговорочно признал своей царицей великую Аммаласуну из рода Айехорнов. Поставив наместником Уны командира Тислена, Кайнен объявил краткий отдых в покоренном городе, строго предупредив, что разбой и грабежи будут караться самым жестоким образом.
— Ты великий полководец, — повторил Каббад.
— Я велик, потому что сумел за короткое время убить множество воинов, вся вина которых заключалась в том, что они защищали свой дом и своих родных.
— Посмотри на это иначе: ты велик тем, что сохранил множество жизней наших солдат. Они славят тебя и призывают богов даровать тебе счастье и благополучие. И я их понимаю и поддерживаю.
— Получил письмо от Уны перед самой битвой. Даже некогда было тебе сказать, — глядя в небо, обронил Кайнен. — Девочка отправляется на Южный рубеж. Там снова объявились эти…
— Как она? — спросил Каббад.
— Любит, тоскует, не может пережить потерю Руфа. Кажется, хочет увидеть Килиана и понять, что дальше. Беда в том, что она становится все более безжалостной и бесчувственной.
— Что еще? — спросил Каббад.
— Ей снится тень Руфа.
— Это плохо, — сказал прорицатель, помрачнев.
— А мне вот Либина не снится, — горько молвил Аддон. — Сколько ни прошу ее явиться в мои сны, сколько ни зову. Не снится. Уна счастливая хотя бы тень, хотя бы краешек тени. Я и на это согласен…
— Тебе же сказали, она в хорошем месте и ждет тебя. Не гневи богов, не требуй большего.
— Я всего лишь любящий человек, Каббад. Разве боги могут понять, как мне больно и страшно? Как мне холодно и пусто без нее в этом мире. Разве наша Уна могла бы стать такой непреклонной, останься Либина в мире живых? Она бы утешила нашу девочку, она бы показала ей другой смысл жизни. Что царский венец, когда моя маленькая крошка несчастна? Она просит, чтобы я помог ей справиться с горем, а я… Что я? Я не знаю, как ей помочь, Каббад. Кто бы мне подсказал, как жить дальше.
— Ты знаешь, Аддон, я очень плохой прорицатель, но я настоятельно советую тебе: собирайся, отправляй войска в Каин, скачи туда как ветер. Я поеду с тобой. Что-то должно случиться в нашей крепости, что-то должно произойти в ближайшее время — и это меня тревожит.
— Что ты видишь? — испугался Кайнен.
— Тень Руфа, друг мой. Совсем не бесплотную тень нашего Руфа…
А что до богов — то и они могут страдать. И это тем более страшно, что их страдание тянется целую вечность.
Они окружили ее со всех сторон, не давая пройти.
— Зачем ты здесь? — спросил горбоносый. — Это наш мир, сколько можно повторять?
— Не становись у меня на пути, двурукий. Я не готова любить вас, в отличие от моего брата и мужа.
И бронированный хвост сокрушил скалу, осыпав всех брызгами острых мелких обломков.
— Здесь нет места таким тварям, — сказал воин. — Мы уничтожили вас в прошлый раз, мы сотрем вас с лица земли и в этот.
— Посмотрим, козявка, — щелкнула она клыками. — Меня нельзя обмануть и предать. И я люблю убивать. Это единственное, в чем я нахожу утешение и радость. Поэтому лучше не угрожайте детенышу, ибо я не стану ждать. На сей раз я не буду наблюдать со стороны, и вмешаюсь в эту битву. Угадайте, чью сторону я приму?
— Пустые угрозы — признак слабости, — сказал каменный исполин. — Что ты можешь сделать мне или моему брату Улькабалу?
/Клубящийся пар над фиолетовым океаном, и морское божество далекого мира — гигантское существо с тысячами щупалец, — корчится в обжигающей воде. В бессильной ярости оно вздымает и обрушивает валы. размером с горы, заливает далекие берега, волнует бездну, но все это не причиняет ни малейшего вреда великой Садраксиюшти. /
— Я подогрею его водичку, — шипит она. — Только прикоснитесь к детенышу.
— Войны не избежать, — говорит горбоносый. — Люди умеют только воевать, убивать и умирать. Все остальное получается у них очень плохо.
— Твое царство увеличивается, когда уменьшаются царства земных владык, маленький Ягма. — Садраксиюшти распахивает необъятные крылья. — Ты сделаешь все, чтобы война разразилась. Но запомни, я приду за тобой. Я приду за всеми вами.
— Мы будем ждать, — говорит Тетареоф… …Слепой юноша стоит на самом краю отвесной скалы, нависающей над ущельем. Внезапно он изо всех сил размахивается и швыряет что-то в бездну.
Крохотные раскрашенные палочки перепуганной стайкой летят вниз…
Управитель Микхи чувствовал себя неловко. Ослепительная красавица в золотом венце на каштановых кудрях была его царицей. Но она не переставала быть и маленькой Уной, которой он перевязывал полотном разбитые коленки, помогал прибирать осколки кувшинов, кормил сладостями втайне — от Аддона и Либины и рассказывал самые интересные и страшные легенды.
Он по-прежнему любил ее, но разве мог простой управитель крепости Каин бросаться с объятиями и поцелуями к великой царице Газарры, Ирруана и Шэнна?
Во главе стройных рядов воинов стоял Килиан в сверкающих доспехах и великолепном шлеме с высоким алым гребнем.
Аммаласуна подошла к брату и слабо улыбнулась:
