Конунг побагровел, напыжился, ладонь его опустилась на рукоять меча. Фарамунд легонько улыбнулся, глаза сузились как у коршуна. Он даже выдохнул с облегчением, а взглядом и всем видом поощрял конунга вытащить меч, раз уж коснулся таким красноречивым жестом.
Вокруг замерли. Конунг замер, внезапно заколебавшись. С ним и с гостями прибыло воинов втрое больше, но за спиной этого нового рекса — настоящие звери. Говорят, даже едят сырое мясо, настолько жаждут крови. Когда преследуют противников, то всегда распарывают у захваченных в плен животы и жадно жрут еще теплую живую печень.
— Прошу за стол, дорогие гости, — сказал Фарамунд громко. — Не часто удается собраться вместе сильным и доблестным людям!
Улард по-прежнему рассматривал его в упор, не раскрывал рта, а Цугардлих ответил после паузы:
— Я думаю, мы в хорошем месте собрались.
— Здесь все к вашим услугам, — заверил Фарамунд.
Слуги торопливо расставляли по столу горячие блюда. Кувшины с вином, серебряные кубки уже стояли перед каждым местом. Цугардлих сделал слуге жест, непонятный Фарамунду, но явно понятный слуге. Тот ухватился за кувшин, Цугардлих проследил, как темно-красная струя падает в его кубок, затем широкая ладонь почти закрыла светлое серебро, он поднялся, властный и уверенный, словно это он принимает гостей, его зычный голос мощно разнесся по залу:
— За здоровье и благополучие доблестного Фарамунда!.. Надеюсь, он окажется таким же хорошим соседом, а мы сможем долго наслаждаться его обществом!
Гости поднимались, звонко чокались кубками. Вино плескало на стол, Фарамунд прислушивался к шуму, улыбался, кланялся, благодарил, а в голове, как юркая змейка, вертелась мысль, что даже ему, неискушенному в поисках подспудного смысла слов, заметны предостережение и угроза насчет хорошего соседа, а также попытка выяснить его дальнейшие планы. Мол, как долго он задержится здесь. Не пойдет ли захватывать бурги и города дальше. Не пора ли объединить силы и остановить его сейчас...
— Я тоже надеюсь, — ответил он ровно. — Я не собираюсь уходить из этого бурга...
Голос его прервался. Все увидели, как разом помрачнело его лицо, щеки прорезали скорбные складки, а губы затвердели. В глазах внезапно появилась нечеловеческая тоска.
Он торопливо осушил кубок, слуга тут же почтительно наполнил, и Фарамунд выпил до дна снова. Гости, чувствуя неладное, отпивали из кубков, осторожно опускались на скамьи, словно у тех подпилены ножки.
Петариус наклонился к соседу, шепнул что-то. Хотя он не смотрел на Фарамунда, тот ощутил, что речь о нем. Сосед слушал, потом его глаза отыскали Фарамунда, во взгляде были удивление и сочувствие. Петариус шепнул другому соседу, слева, и так пошло по кругу, но Фарамунд сидел за столом в глубокой печали. Он чувствовал присутствие Лютеции, слышал ее имя... гости повторяли его шепотом, но оно звучало в его черепе, видел, как из пространства проступает ее неземной облик...
В разгар пира приехал Тревор. Редьярд остался в Люнеусе, с жаром укреплял бург, командовал своими и теми воинами, которых им оставил Фарамунд для охраны. Редьярд и Тревор считали, что мертвая крепость ожила: — прекрасная Брунгильда стала ее сердцем, и жили теперь тем, что бдили, укрепляли, охраняли, предусматривали...
Фарамунд слушал вяло. Не то, чтобы забыл Люнеус — первый настоящий город, который захватил, но тепла в нем ощутить не успел. Не пришлось даже переночевать, так что укрепляет там Тревор или рушит... не все ли равно? Он подарил это нагромождение камней им... ну, младшей сестре Лютеции, как они все говорят. Но у таких существ, как Лютеция не может быть сестер, ибо боги отдают им все, ничего не оставляя братьям или сестрам.
Внезапно Фарамунд словно бы ощутил странное прикосновение. Он сидел в высоком кресле в одиночестве, даже соседние стулья свободны, народ разбился на группки, все пьют и хвастаются подвигами, возле него ни души, однако словно кто-то прошел рядом, по лицу прошла волна воздуха...
Нет, эта волна словно бы вошла в него, в его плоть, в его череп, он даже уловил слабое, едва заметное щекотание. На миг возникло и тут же исчезло ощущение, что кто-то приподнял ему черепную коробку и внимательно посмотрел на его мозг, однако не вгрызся острыми зубами, а буднично опустил череп, как опускают на голову шапку, и ушел, удалился, оставив легкое смятение.
Он украдкой, стараясь не выглядеть встревоженным, оглядел зал. Громыхало беседует с Петариусом и Улардом, вокруг Тревора собрался целый выводок молодых героев: хвастается дальними походами в сказочную страну Рим, Вехульд и Громыхало звонко стукаются краями кубков, расплескивая вино, пьют, клянутся в вечной дружбе, а вот Унгардлик и Сигирд, напротив, уже бросили ладони на рукояти мечей, пожирают друг друга гневными глазами... Нет, эти все заняты собой...
Он взял кубок, стараясь делать это как можно привычнее, глаза скользнули поверх блистающего края, выискивая среди гостей что-то необычное, какие-то отрешенные или отстраненные лица.
Рядом раздался тихий голос:
— Что с тобой, рекс?
Он вздрогнул, Вехульд смотрел пристально, словно пытался проникнуть в его мысли.
— Да, так, — ответил Фарамунд. — А что?
— Ты побелел, словно увидел призрак.
— Да?.. Еще не увидел, — ответил Фарамунд осевшим голосом, — но... ощутил.
— Похоже. Возьми себя в руки. А то гости решат, что ты припадочный.
Фарамунд с огромным усилием растянул рот в усмешке. Застывшие губы не слушались, даже кольнуло болью, словно лопалась кожа.
И все-таки страх не оставлял, Фарамунд чувствовал себя так, словно по дому бродит невидимка, слушает разговоры, присматривается ко всем, в руке кинжал, который он готов пустить в ход. И никто не в силах ему противиться...
Мурашки пробежали по коже так внезапно, что он шумно вздрогнул. Впервые так отчетливо ощутил себя уязвимым. И где: в сердце самого укрепленного бурга, окруженного его войском!
Снег выпал неожиданно. Всю зиму Фарамунд, расквартировав войско по деревням, мрачно пил, иногда поднимался на высокую башню и смотрел на юг. Темное небо нависало над землей так же низко, как и на севере, на западе или востоке, но ему чудилось, что над южным краем неба и тучи тоньше, и небо светлее... Ибо оттуда прибыла Лютеция, туда она стремилась...
Гонцы привозили вести, что поток переселенцев на его земли усиливается. На севере вовсе осело целое племя. Громыхало съездил к ним лично, переговорил, они подписали не только коммендацию, но и обещали дать две тысячи воинов в его войско. О его победах наслышаны, многие молодые герои грезят о славе и воинских подвигах, потому просто рвутся служить такому доблестному вождю!
