– Пуст до самого дна, – продолжал Хасти. – Два или три раза мне доводилось видеть подобное – немудрую Силу, лишенную всяких сдерживающих оков – но Блейри в своем стремлении к власти дошел до предела, за которым начинается безумие. Поединок Могущества, на который он столь неосмотрительно попытался вызвать твоего отца, сгубил его окончательно.
– Значит, он скоро умрет?
– Не обязательно. При надлежащем кормлении и уходе он может протянуть еще долго – вот так, бессловесным и лишенным разума созданием. Что касается Анум Недиля… Без него, как верно было сказано, невозможно выбрать следующего правителя Рабиров. Осиротевшее Княжество нуждается в хозяине – законном, не фальшивом, подобно да Греттайро. Я же прослежу, чтобы теперь все было проделано в согласии с традициями и законами.
– Кстати о Поединке – месьор Хасти, вы…
– Ты где-то видишь еще одного меня? – перебил Хасти. Коннахар непонимающе покрутил головой. – Я вроде бы один, кажется, ну так не надо величать меня во множественном числе. Да и «месьоров» тоже прибереги для дворцовых приемов. Я с твоим отцом… гм… полвека знаком, с тобой, правда, поменьше, но зато седины твоими стараниями прибавилось вдвое. Просто – Хасти, и на «ты», сделай милость.
– Хасти, скажи мне… я не могу понять: мой отец всегда был совершенно чужд любой магии – как же ему удалось выиграть в том злосчастном Поединке?..
Одноглазый захохотал – громко и искренне, закинув голову. На громкий звук, вскидывая голенастые ноги, примчался Граххи, скосил лиловый глаз, фыркнул и умчался прочь.
– А вот этого, Коннахар, сын Конана из клана Канах, я тебе не скажу, – произнес Хасти, отсмеявшись. – Но намекну немножко. Секрет в том, что несчастный засранец, я Блейри разумею, выбрал себе противника не по росту. Нет, не в смысле размера, конечно, или там воинского умения. Твой отец, верно, чужд магии, но он есть воплощение иной Силы. Он легендарный воитель, но тот, с кем, в его лице, вознамерился тягаться Блейри да Греттайро – он отец всех воителей. И ни слова более об этом! Я и так сказал слишком много. Мыслящему довольно, по-моему.
Коннахар, если говорить честно, ничего не понял, но переспрашивать не стал, положив себе зарок на досуге порасспрашивать отца о загадочных намеках Одноглазого. Собравшись с духом, он наконец решился заговорить о том, что тревожило его больше всего:
– Хасти… Я хотел спросить: что будет с Проклятием? Айлэ говорила, вы раздобыли талисман, способный помочь в его уничтожении, а он разрушился, когда спасали нас… – он поколебался и добавил: – Знаешь, там, в прошлом, порой бывало до жути страшно… и все-таки я не жалею, что побывал там. Эта крепость в горах… Ничто из созданного людьми не может с ней сравниться. Наверное, я до самой смерти не встречу больше ничего подобного. В Цитадели я проклинал тебя – ведь это твой портал забросил нас в такую даль. Теперь я думаю, что должен быть тебе благодарен – за все, что мы узнали, увидели и поняли. И еще за то, что вы с отцом нашли способ вытащить нас оттуда.
– Твой темрийский приятель сказал то же самое, – с оттенком печальной гордости произнес Одноглазый. – Я побеседовал с твоими друзьями, и в числе прочего задал им один вопрос, который задаю и тебе – хочешь сохранить память об этих днях или предпочтешь забыть, будто ничего и не было? Лиессин отказался, заявил, что желает помнить все до последнего, хотя порой ему приходилось несладко. Юсдаль колеблется. Кажется, ему хочется забыть, но пока он не решился в этом признаться. А что выберешь ты?
– Мне тоже надо подумать, – растерялся Конни. – Наверное, кое-что я бы хотел навсегда запомнить… а кое-что – забыть. Так что же Рабирийское Проклятие? Неужели нет способа изгнать его насовсем?
– Пока мне нечего тебе сказать, – Хасти явно пришлось сделать над собой нешуточное усилие, прежде чем он выговорил эти слова. – У нас в руках был один из Камней Света, но его силы исчерпались. Все иные средства, коими я пытался одолеть Слово Безумца, оказались недостаточными. Однажды я говорил Рейе…
Он запнулся, но все же продолжил:
– Говорил, отчего попытки разрушить Кару Побежденных не достигли цели. Исенна вложил в заклятие всю свою ненависть и злобу, и вдобавок запер его на замок своего истинного имени, неведомого никому.
– Даже тебе? – недоверчиво спросил Коннахар.
– Даже мне, – признал Одноглазый. – Я ведь считал его союзником и отчасти своим творением. Зачем мне выяснять тайное имя друга?
– Экельбет Суммано Нуул, – аквилонский принц как можно отчетливее произнес слова, которые ему удалось расслышать в горниле боя в Вершинах, за мгновения за того, как башня начала рассыпаться.
Хасти рывком повернулся к нему, и Конни вздрогнул, увидев так близко лицо Рабирийца, рассеченное на две половины, мертвую и живую.
– Что ты сказал? – не выговорил, но прошипел Хасти, чей единственный глаз вспыхнул пугающим стальным блеском.
– Экельбет Суммано Нуул, – послушно повторил молодой человек. – Я это слышал своими ушами. От Исенны. В Пиках, когда мы пришли за… за тобой. Он уже подыхал, но продолжал бормотать о том, что заклинает кого-то быть гонимым и ненавидимым отныне и навеки… Это и был миг рождения Кары Побежденных, да?
– Ну-ка помолчи, – оборвал собеседника магик. Конни послушно затих, краем уха вслушиваясь в маловразумительное бормотание Хасти и порой ловя отдельные слова и фразы: – Так вот как оно сошлось… Невероятно… Удивительно… Пути Предназначения никогда не бывают прямыми, но чтобы стянуться таким узлом – даже предположить было невозможно… И что же теперь? Будучи изгнанным, оно не может оставаться без вместилища… Коннахар, ты хоть понимаешь, какую тайну узнал по совершенной случайности?
– Нет, – в первый момент наследник Аквилонии не сообразил, что магик вновь обращается с вопросом к нему. – Но эти слова тебе чем-нибудь помогут?
– Пойдем-ка, потолкуем с твоим отцом, – внезапно заявил одноглазый чародей, поднимаясь. Мрачная удрученность, неотступно владевшая им два минувших дня, развеялась, сменившись готовностью действовать.
***
Обитатель потрепанного красно-зеленого шатра, чье входное полотнище украшало изображение вставшего на дыбы коронованного льва, вовсе не обрадовался их появлению. Выслушав же, неожиданно рассвирепел:
– Какого демона ты приперся спрашивать об этом у меня? Я что, много смыслю в колдовстве? Можешь снять Проклятие, так снимай! Твои Рабиры и твое Проклятие у меня уже как кость в глотке, пропади они пропадом!
Предусмотрительно державшийся за спиной магика Конни подумал, что за пятнадцать прожитых лет всего два или три раза заставал своего родителя в такой ярости. Оно и понятно: полученные в схватке на берегу озера раны оказались довольно серьезными, и самозваные врачевательницы – баронета Монброн и Иллирет ль'Хеллуана – уже не посоветовали, но потребовали от аквилонского короля неподвижности в течение хотя бы трех-четырех дней. Коннахар знал, сколь ненавистны его деятельному отцу мысли о собственной слабости или напоминание о почтенном возрасте, но человек, одолевший в поединке Князя Забытых Лесов, не сумел возразить двум упрямым девицам. Владыке Трона Льва пришлось смириться, что отнюдь не улучшило его настроения. К тому же Конан твердо вознамерился казнить Блейри да Греттайро, а ему в этом настойчиво препятствовали – и спрашивается, кто же? Да, да, один из давних знакомцев!
