По воле случая ей то и дело приходилось сталкиваться с Ириной. Она подозревала, что Роттер с женой и новорождённым сыном жили где-то неподалёку, но никогда не пыталась выяснить, было ли это совпадением или частью его извращённого плана. Он был умён, она это знала. Он был очевидной угрозой для неё и для всего Флориендейла. Однако первой жертвой амбиций Роттера стала, как ни странно, его жена.
Она помнила, как в то мартовское утро, получив весточку из магистрата, тут же поспешила в соседний квартал, где уже собрались полиция, лекари и толпа зевак. Каждый стремился высказать своё ценное мнение насчёт произошедшего: на пике карьеры Эдгар Линчев попытался покончить с собой! Вот только он выжил.
Линчев лежал на нижних ступеньках просторного светлого особняка, в правой руке пистолет, в левой – мокрый от пота и крови платок, и тяжело дышал. А перед ним, навсегда утратив свою скромную тихую грацию, изогнувшись под немыслимым углом, распростёрлось тело его дочери. Потрясённый муж был тут же, облачённый в классический чёрный костюм с аккуратно сложенным платком в нагрудном кармане. С каменным лицом и потухшими глазами он описывал, как Ирина кричала, перегнувшись через перила, когда увидела, что задумал её отец. Ирина поспешила предотвратить неминуемое прежде, чем Роттер успел вмешаться, и вот – упала…
Грош цена была его словам, уж она-то знала. Что делали в доме его приспешники, что забыл там в столь ранний час Уильям Холланд? Она хотела задать им эти вопросы, но не смогла заставить себя подойти близко к телу. Ей казалось, открытые глаза Ирины смотрят прямо на неё. Она убежала.
Через несколько дней Роттер нагнал её на улице, схватил за локоть и горячо прошептал на ухо, что жена его умерла, что теперь он свободен, что он готов оставить всё – политику, свои идеи, – чтобы просто быть с ней. Какая… глупость! Но, как в прострации, словно ей снова было шестнадцать лет, она позволила увести себя за руку в его дом.
Она очнулась, лишь когда увидела перед собой гроб из светлого дерева, украшенный лиаверами. Это было неправильно – Роттер всегда ненавидел лиаверы, эти «дьявольские» цветы, магию которых он не мог постичь. Это была всего лишь насмешка – над жизнью, над Ириной, над Флориендейлом.
Она помнила, как подхватила на руки мальчика, его сына, и бросилась к выходу. Роттер, не ожидавший такого поворота, преградил ей путь, но она в ярости, закинув мальчика на плечо, свободной рукой швырнула в Роттера вазу с золотистыми цветами. Яркие бутоны вдруг вспыхнули пламенем, обжигая Роттеру руки и длинные пальцы. Он орал от боли – а она плакала, убегая из его дома и навсегда оставляя позади проклятую паутину лжи.
Однако она не знала, что делать с ребёнком. Некоторое время бессознательно металась по городу, избегая своего квартала, где опасалась встретить Роттера, и забрела наконец в какую-то неприметную таверну. Пристроила малыша на стуле и попросила для него стакан сока. Рядом сидел сутулый мужчина – он добродушно улыбнулся ребёнку и принялся строить рожи. И мальчишка, за весь день не проронивший ни звука, вдруг рассмеялся! Она посмотрела на них и мгновенно приняла решение: попросила мужчину присмотреть за ребёнком пару минут, а сама незаметно выскользнула из таверны и ушла, не оглядываясь. До сих пор глаза мальчика, такие огромные на его розовом детском лице, тревожили её. Сейчас ему, должно быть, восемнадцать или девятнадцать лет – уже не мальчик, а взрослый мужчина. Что стало с ним, она не знала. Она не могла вернуться в таверну и взять на себя ответственность за его маленькую жизнь. Она была членом королевской гвардии, помощницей магистра правосудия и слишком заметной персоной, чтобы укрыть его от Роттера. Оставалось только молиться Ангелу, чтобы мальчику повезло больше, чем его матери.
С того дня Роттер совсем слетел с катушек. Его больше ничто не удерживало. Не прошло и полугода, как ей снова пришлось бежать со всех ног, на этот раз вместе с Камилой. Она призывала на помощь все силы, во имя Ангела, во имя добра и справедливости. Трюк с огнём, к огорчению Беты Анны Магдалены, ей так и не удалось повторить. Но зато, спасая Альфу, она сумела создать полупрозрачную плёнку-щит, укрывшую их обеих от выстрелов, – покров. Флориендейл проигрывал вой ну, стихии больше не слушались магистров, стихийным народам грозило истребление. Защитники королевства вынуждены были уйти в подполье, или сдаться, или погибнуть. Но у Альфы Камилы был план…
* * *
Она распахнула дверь и вошла в дом, выстрелив прежде, чем охранники успели подняться. За спиной ощущались тепло и пульсация чужого сердца: там был кто-то ещё, и на этот раз у неё не получилось опередить соперника. Ожидаемый удар настиг сзади. Она перекувыркнулась через голову и метнулась в сторону, скрываясь от луча света. Телохранитель Роттера замер в проёме двери, шаря фонариком по комнате. Она усмехнулась. Вытянула руку, словно пыталась дотянуться до слепящего глаза светодиода, и сжала кулак. Фонарик вспыхнул и взорвался в руке мужчины. Тот взвизгнул, и она выстрелила ещё раз.
Жаль, что стихия огня не позволяла ей заглушить шаги или стать незаметной. Оставалось только надеяться, что Роттер не слышал их потасовку. Поправив собранные в хвост волосы и перезарядив искру, она на ощупь двинулась вверх по лестнице. Казалось, в доме всё замерло и время застыло. Даже деревянные ступени не скрипели под сапогами.
На площадке второго этажа она огляделась: здесь было три двери. За одной из них спала охрана, за второй скрывался узкий чулан. Достав из поясной сумки фонарик, она толкнула ногой третью дверь и осветила комнату. Она, конечно, знала, что он здесь, ещё до того, как увидела беспокойно мятущееся тело на огромной кровати. Кроме кровати и стула, на котором висели форма и красные перчатки Роттера, в этой неуютной комнате ничего больше не было. Очевидно, он не собирался здесь задерживаться. Неужели он подготовил другое укрытие? Возможно, она не зря поспешила и успела перехватить его в этой глуши. Меньше жертв, опять же…
– Ляля, – простонал Роттер во сне.
Она вздрогнула, услышав своё имя, и на мгновение ей стало жарко. Но тут же накатил стыд: она больше не та наивная дурочка, ему не выбить её из колеи! Бимбикен подобралась, распрямила плечи и направила луч света прямо ему в лицо.
Роттер нервно дёрнулся, зажмурился и вскинул изуродованные руки, силясь открыть глаза. Тонкое покрывало сползло, обнажая худощавый торс с неразвитыми мышцами. Бимбикен критически осмотрела скорчившуюся на кровати фигуру. Бу! Пугало, причём совсем не страшное. Если бы только паршивый характер человека можно было разглядеть так же легко, как рост или цвет глаз…
– Ты что здесь делаешь? – выдавил Роттер, откашливаясь после сна.
– А ты ожидал увидеть кого-то другого? Может, Линчева? Или Ирину?
– Убирайся!
Он выхватил из-под подушки пистолет и направил на неё. Вернее, попытался направить, но смотреть против света по-прежнему не мог. Бимбикен фыркнула. Она не собиралась стрелять в него из искры, ну уж нет. Он был нужен ей в здравом уме – если такое понятие ещё было к нему применимо.
– Это твой страшный суд, Роттер, – глухо произнесла она. – Можешь покаяться. Можешь признаться. Я даже хочу, чтобы ты признался! Как убил Ирину, как лгал тогда, будто всё бросишь…
– Я не лгал, – бросил Роттер, отворачиваясь от света и подтягивая покрывало. Как-то он чувствовал себя сейчас, полуголый и беспомощный? – Чёрт, я же говорю тебе, что не лгал! Ты… – он покачал головой. – Ляля! Я не трогал Ирину, я всего лишь попросил Уильяма… Она всё увидела, но я же не знал, что он столкнёт её! Уильям должен был устранить только Эдгара, просто в тот раз не вышло!
– Как у тебя всё просто, – заметила Бимбикен, чуть опуская фонарь. Ей хотелось видеть его лживое лицо. – Ну ничего, зато в другой раз получилось.
– Получилось, – подтвердил Роттер.
– Ну, а сын твой?
Тень замешательства скользнула по его взмокшему лицу.
– А что он?.. Ты же забрала его! Мне откуда знать.
