– Ну же, лейтенант, давай, соображай быстрее! У тебя есть журнал регистрации выдачи папок – я сделаю в нем запись, что папка выдана под мою личную ответственность!
Упоминание о чьей-то, но не его ответственности произвело на дежурного благоприятное воздействие – он тут же достал из своего стола журнал и, раскрыв его на нужном месте, протянул зихерхайтскапитану перо:
– Пишите!
Шмидт легко подписался, получив взамен с полки уже знакомую ему папку. Времени было очень мало, и он торопливо вышел во двор, где его бойцы, построенные зихерхайтссержантом Шульце, уже были наготове и ждали его приказа.
– Друзья! – несколько необычно обратился к отряду Шмидт, хотя это никого и не удивило – уже много лет они все были боевыми друзьями, побывавшими не в одной опасной переделке. – Сегодня особенный день. День, который станет переломным в судьбе Империи и в вашей судьбе. Мы прошли с вами много и многое пережили. Я верю, что и сейчас мы будем вместе и победим. Я прошу вас, друзья, как и прежде, доверять мне, ибо я хочу от вас не слепого подчинения, а доверия ко мне как к вашему командиру. Некоторые из сегодняшних моих приказов могут показаться странными, однако я прошу вас мне верить – тогда у нас все получится. Поработаем, бойцы? – закончил он свою речь традиционной фразой командиров специальных отрядов.
– Поработаем, герр зихерхайтскапитан! – радостно, в один голос отозвались его всадники.
– Тогда, – Шмидт был уже в седле, – за мной, рысью – марш!
Всадники выехали через раскрытые караульными ворота на улицы Рутенбурга. С виду это был все тот же столичный город, но каждый из них отчетливо ощутил, что он изменился практически до неузнаваемости. Горожане, спешившие на площадь ко дворцу Крон-Регента, в обычные времена почтительно сторонящиеся и пропускающие бойцов Департамента, теперь делали это с явной неохотой, окидывая всадников злорадно-насмешливыми взглядами. Торговцы-южане, в обычное время крикливые и хамоватые, поспешно собирали свой товар и уходили с улиц, стараясь быть незамеченными. Вокруг раздавались куплеты старинных солдатских песен, радостно подхватываемые сотнями голосов. Изменился сам воздух, сделавшись густым и насыщенным какой-то особенной свежестью, что редко случается осенью. Выехав на площадь, Шмидт увидел, что она практически полностью заполнена горожанами. Он замедлил шаг лошади и вместе со своим отрядом стал аккуратно пробираться к тому месту, где на специальных деревянных помостах стояли огромные бочки с бесплатным красным вином. Он не знал в точности, церковное ли это вино или напиток торгового дома «Лоза», да это и не имело значения. Окружающая его толпа при его приближении смолкала и провожала Шмидта и его людей весьма недобрыми взглядами. Подъехав к бочкам вплотную, он развернул лошадь и, обращаясь к полусотне, громко скомандовал:
– Отряду пить вино и веселиться!
Шульце с испугом взглянул на своего командира, словно пытаясь понять, не тронулся ли тот умом от недель напряженной работы и, приблизившись к нему, вполголоса скороговоркой сказал:
– Герр зихерхайтскапитан, если вы хотели отпраздновать с отрядом День Независимости, то у меня есть два ящика прекрасного полусладкого вина трехлетней выдержки… Зачем же пить эту гадость, только скажите, и я немедленно…
Шмидт усмехнулся и похлопал своего подчиненного по плечу. Он знал, что Шульце имеет тесные дружеские связи с таможенной службой, и по части умения доставать (а порой и реализовывать) высококачественное спиртное ему не было равных в Департаменте.
– Нет, дружище, сегодня мы выпьем именно этого вина. Поверьте мне, Шульце, это очень важно для всех нас. И, кстати, – сказал он, посерьезнев, – это мой приказ!
Зихерхайтскапитан спешился и в наступившей вокруг полной тишине ясно услышал у себя за спиной, где-то в толпе, щелчок замка взводимого арбалета. Этот звук отозвался неприятным холодком в затылке: времени уже совсем не осталось, следовало торопиться. Шмидт взобрался на помост и, зачерпнув ковшом вина из бочки, громко произнес:
– С праздником вас, дорогие земляки, – и залпом выпил содержимое. Вслед за ним последовали бойцы его полусотни, все еще недоумевающие, но дисциплинированные и преданные своему командиру. По площади прокатился вздох всеобщего удивления. Через толпу к Шмидту приближался незнакомец среднего роста, крепкого телосложения, одетый в длинный черный плащ с капюшоном, скрывавшим его лицо. По тому, как почтительно расступались люди, чтобы пропустить его, было ясно, что он является для этой толпы несомненным лидером.
– Надеюсь, капитан, вы отдаете себе отчет в том, что делаете, – сказал неизвестный, приблизившись.
Шмидт внимательно посмотрел на незнакомца в плаще и ответил:
– Абсолютно ясно представляю, герр Мустоффель… Полагаю – адмирал Мустоффель?
Незнакомец улыбнулся и откинул назад свой капюшон.
– Вы, судя по всему, неплохой стражник, капитан!
– Это, вероятнее всего, так, – с достоинством ответил ему Шмидт, – но не это главное. Я – полезный вам стражник, адмирал.
– Ну это еще надо доказать, – усмехнулся Мустоффель.
– Вам мало того, что мы всем отрядом выпили вашего вина? – удивленно переспросил Шмидт.
– Да, – ответил адмирал, вино – это здорово, но все же…
Шмидт достал из седельной сумки папку и протянул ее Мустоффелю:
– Возможно, это будет для вас интересным чтением на досуге, герр адмирал!
Рэм с интересом раскрыл папку и бегло просмотрел несколько хранившихся в ней документов.
– Что же, – пробормотал он вполголоса, – я так и предполагал. Теперь понятно, как он избежал ареста.
– Если хотите, мои ребята могут ликвидировать этого графа фон Шлака быстро и без лишнего шума, – предложил Шмидт Мустоффелю.
Адмирал посмотрел на зихерхайтскапитана и вновь усмехнулся:
– Вы хороший стражник, капитан, но никудышный политик! Нашей новой имперской администрации понадобятся верные и преданные функционеры, зачем же их убивать?
– Верные и преданные? – недоумевая, переспросил Шмидт; ему показалось, что он ослышался.
– Да, друг мой, именно так – верные и преданные. Дело в том, что любая революция порождает необходимость в выполнении большого объема определенной работы, которую можно определить как «грязную». Это наиболее ответственные задачи, и поручить их можно только людям, в преданности и исполнительности которых ты можешь быть уверен абсолютно. А здесь одного вина мало. А вот человек, про которого имеется такая папка, будет предан до конца, предан не идеалами, которые с годами могут поутихнуть и вообще измениться, а предан одним сознанием того, что эта папка лежит у нас на полке. Спасибо, капитан, это действительно ценный подарок! Кстати, а чем еще вы можете быть полезны нашему Делу?
