Однако от самого этого слова, по особенному произносимого тем же Мейлахом, веяло таинственностью и властностью, так что лица троих пришельцев невольно приобрели выражение суровости и значительности, а круглолицый Ойсин вдруг и вовсе показался воплощением суровости. Между тем, возможно, таков он и был — Конан покуда мало знал его.
— Достославные воины Ордена к его величеству! — возгласил слуга.
Трое — впереди невысокий плотный Ойсин, а за ним плечом к плечу громадного роста широкоплечие Конан и Ллейр — предстали перед владыками Най-Брэнил.
— Это, ваше величество, Ойсин, это — Ллейр, а это — Конан, — по очереди представил их Мейлах, и все трое по очереди поклонились владыке.
— Приветствую вас, месьоры, — обратился к ним король. Голос у него оказался звучный, низкий и приятный. — Меня зовут Бренн, я король Най-Брэнил. А это моя супруга, королева Ниам.
— Приветствую вас, доблестные воины, — сказала королева, и голос ее был подобен прохладному шелесту зеленой листвы под весенним ветром.
Преклонив колено, все трое, один за другим, поцеловали поданную им с изяществом руку королевы.
— Не будем сегодня говорить о том, что печалит сердце мое, — объявил король Бренн. — Ибо сегодня у нас праздник — Праздник Костров.
— Сегодня мы возжигаем священные огни, едим мед и фрукты и всякие сладости! — добавила королева Ниам. — Сегодня в полях — а некогда, очень давно, остров наш окружали поля — начинается сев. Неприхотливый вереск и нежная яблоня — вот растения этого дня. Сегодня заклинают огонь, пируют и играют свадьбы.
Отблеск факела упал на лицо Ниам, и Конан заметил, как вспыхнули счастливым светом давнего воспоминания ее глаза.
— Впрочем, если строгий устав Ордена воспрещает вам… — осторожно продолжила Ниам.
— Нет, не воспрещает, — отвечал Ойсин. — Орден борется с тьмой. Огонь — наш символ, союзник и средство.
— В таком случае мы просим наших достославных гостей сопровождать нас в эту праздничную ночь, — произнесла королева и одарила Ойсина — а может, Конана или Ллейра — в том и состояло ее женское искусство, что сего невозможно было определить с точностью, — одной из самых чарующих своих улыбок.
«Недурна, — подумал Конан, — и умеет пользоваться своим положением: на всю ночь поставила беспокойных гостей на якорь. Не всякий якорь, однако, сдержит бурю», — усмехнулся он про себя.
— С превеликою охотою, — учтиво поклонился королеве Ойсин. — Но и в эту радостную ночь зло не оставляет своих козней, понеже граница меж мирами особенно тонка; даже будучи с вами, мы не должны оставлять в небрежении нашу миссию, — и он улыбнулся в ответ не менее таинственно.
«А жрец-то не прост, — подумал Конан. — Если этот Праздник Костров похож на киммерийский — а для него как раз самое время, — то с кознями зла очень даже можно побороться, притом не без приятности».
Надо заметить, что в Праздник Костров на родине Конана свадьбы, конечно, играли, но в общем отношения между мужчинами и женщинами именно в эту ночь дозволялись весьма свободные.
Очевидно, и Ллейру было кое-что известно об этой ночи, потому что Конан, обернувшийся к нему, услышав о Празднике Костров, столкнулся со встречным взглядом Ллейра, и во взгляде этом прочел усмешку и некоторый намек не то на предвкушение чего-то запретного, но сладкого, не то на стыдливость, или на то и на другое вместе.
Ойсин же, казалось, оставался абсолютно невозмутим, словно перевидал столько Праздников Костров и еще чего иного, что ныне все это его не волновало ни в малейшей степени. Впрочем, может и действительно перевидал?..
— Позвольте мне осведомиться, когда же начнется карнавал? — обратился Ойсин к королевской чете.
— Любезный Мейлах, все ли готово? — Король переадресовал вопрос придворному.
— О, да! — с неизменной готовностью отвечал Мейлах, почтительно склоняя свою красивую голову. — Мы ожидали лишь прибытия наших гостей и королевского соизволения, ваше величество.
— Не желают ли гости чего-либо, допреж чем начнется торжество? — участливо осведомилась Ниам.
— Думаю, чаша хорошего вина и немного фруктов нам не повредит, — отвечал Ойсин. — Все же морские путешествия требуют немало усилий, — пояснил он свою просьбу.
Король кивнул, Мейлах хлопнул в ладоши, церемониймейстер кого-то кликнул, и мигом появились низкий круглый столик, три складных переносных стула, блюда с разнообразнейшими фруктами, орехами, свежим хлебом, медом и кубками с вином.
«Нашел, что попросить, — посетовал про себя Конан. — Я бы не отказался от доброго куска мяса!»
Король Бренн словно бы угадал мысли киммерийца.
Не желают ли гости вкусить чего-либо более плотного? — вопросил он, по-отечески наблюдая за тем, как трое здоровых, изрядного телосложения мужчин пытаются подкрепить силы столь легкомысленной трапезой.
— Нет-нет, — снова опередил всех с ответом Ойсин. — Мясная пища не способствует остроте мысли, а сие будет нам вскорости — а, как знать, может, и во время празднества — необходимо.
— Что ж, — не стал настаивать король, — вероятно, это так. Мне нужно будет учесть это: королям ведь тоже потребна острота мышления. — Он с улыбкой взглянул на Ниам.
— Конечно, самую малость, — лукаво взглянув на мужа, отвечала та.
Расправиться с фруктами и вином для троих весьма проголодавшихся мужчин не составило труда. Конан привык обходиться малым, поэтому не стал препираться с Ойсином, который, похоже, не только среди них троих, но и на всем острове оставался единственным, кто хоть что-то понимал в происходящем.
«У них какая-то напасть с наследником престола, — думал Конан о Бренне и Ниам, — при этом напасть, которая грозит целому королевству, а они веселятся!»
— Мы готовы, ваше величество, — объявил Ойсин, обстоятельно дожевав последнее яблоко.
Остатки трапезы незамедлительно исчезли, и церемониймейстер провозгласил:
— Праздник Костров начался!
В тот же миг музыканты заиграли очень старый мотив, подобие коего Конан слышал и в Темре, и в Киммерии. Обычно в этот момент появлялись жрецы. И точно: пир кончился, все рыцари и дамы привели себя в надлежащий порядок и были исполнены, казалось, вполне искреннего благоговения и торжественности. со стороны площадки, выходящей на море, с двух сторон появились две колонны жрецов: справа — мужчины, слева — женщины. На них были широкие просторные одежды, напоминавшие мантии. Мужчины были в белом, женщины — в красном. Высокий седой старик с длинной бородой, шедший первым, нес в руках большой стеклянный шар, оплетенный сеткой. Изнутри шар светился, переливаясь, мягким голубым и синим светом. Остальные, идущие следом — среди них были и мужи зрелого возраста, и юноши — несли высоко поднятые горящие факелы. У верховной жрицы — высокой худощавой женщины с длинными, схваченными золотым обручем светлыми волосами — в левой руке была цветущая яблоневая ветвь, в правой — факел. Следующие за ней женщины и девушки, многие из коих были очень красивы, и у всех были золотые украшения, также несли факелы, ветви деревьев и колосья многоразличных трав — преобладали же яблоня и вереск.
