почему ты хотел убить того человека.
- Видишь, каков его конь?
- Вижу, что этот конь значит для тебя. Этого довольно.
Мерин чуть-чуть расслабился: похоже, Ангвасса придумала верно. Я делаю два шага назад и сажусь на камень. - Тот, кого я побил ради тебя, назвал тебя Пивасиком. Это лишь слово. Можешь помнить его или нет. Это не ты. Ты не должен быть другим, не самим собой. Можешь остаться с нами или убегай - хотя, думаю, лучше быть поблизости, тут волки и медведи, и кугуары в холмах, а мы можем тебя защитить. Но ты не обязан оставаться. Ты свободен.
- Не понимаю, - бормочет Ангвасса. - Тебя могли убить за коня - и ты гонишь его?
- Вовсе не так. - Я гляжу в полные лунных теней озера глаз. - Итак, мы здесь. Знаю, в это время годы ты обычно оказываешься южнее и западнее, но ты нам нужна. Нас трое, и всем нужна ты. Прошу, приди, когда сможешь.
Долгое мгновение никто не движется. Единственный звук - бормотание ручья и треск мелких насекомых в кустах. Затем, впервые, мерин делает движение, к которому его не вынудил я: поворачивает голову так, что видит меня двумя глазами, и увиденное его явно ободряет, потому что голова опускается к копытам и он начинает щипать траву.
Ну, все путем.
- Что тут происходило? - Ангвасса говорит едва слышным шепотом. - Ты набросил заклятие очарования? Давно ли занялся магией?
- Не моя магия, - отвечаю я столь же тихо. - Работает лучше всего на закате или рассвете. В полутьме. Если не выгадаешь время, лучше выйти в поле ночью, туда, где тихо и мало людей. Как здесь.
- Чтобы сделать что?
Я открываю ладони, будто извиняясь за нелепость следующих слов. - Когда говоришь с лошадью из ведьмина табуна, она может тебя слышать.
- Ведьмин табун? - Она озирается с преувеличенным удивлением. - Табун из одного? Через которого ты сможешь говорить с женщиной, которую не встретишь еще полвека?
- Сложное дело.
- Уж точно. И долго ли нам ждать, пока ты решишь, что она не придет?
- Нам не придется ждать. Если она идет, то...
Черный мерин поднимает голову и тихо ржет. Где-то в беззвездной тьме откликаются лошади.
- Вот, я говорил.
Едва верхний краешек луны выползает над восточными пиками, он выходит из мрака, будто сделан из ночи. Конь огромный, могучий, в темноте я даже не могу определить масть. Он идет медленно, спокойно, копыта лишь изредка бряцают о камни. Она - еще одна очерченная луной тень, абрис, лицо невидимо в нимбе волос.
Кроме ведовского глаза. Ведовской глаз блестит, будто ледяной кинжал.
- Вижу, я опять тебя недооценила. - Ангвасса встает и поворачивается к ней. - Привет тебе, добрая...
- Ангвасса. Не надо.
Она замолкает и хмурится мне.
Я киваю на мерина. - Сначала дело.
- Но...
- Представления не обязательны. Просто жди.
Могучий конь останавливается у ручья, она спрыгивает. Входит в воду и стоит посредине. Стоит, глядя на мерина. Тот фыркает и мотает головой. Прядает влево, и вправо, делает несколько шагов назад, снова мотает головой и ржет.
Она стоит.
Он начинает двигаться вперед, почти боком, все смелее, он почти пляшет, неловко и скованно - словно старый дед решил поучить танцам внуков - и шея его эдак выгибается дугой и он два раза встает на дыбы, будто сердитый молодой жеребец, и топочет копытами.
Она стоит. Наблюдает. Ничего больше.
Ангвасса подходит ближе. - Ты уже видел такое, но следишь. Она смотрит на коня. Ты на нее. Словно стараешься оставить в памяти малейшие подробности.
- Всё так очевидно?
- Твоя улыбка, - бормочет она. - Никогда не видела, чтобы ты улыбался. Ни разу. Видела оскал. Ты показываешь зубы, будто кусачий пес...
- Предпочитаю думать, что похож на волка.
- И видела ту фальшивую усмешку, когда кто-то тебя ранит. Но сейчас...
- Шш. Это моя любимая часть.
Мерин подходит к краю ручья. Снова фыркает, бьет копытом и отпрыгивает, будто хочет бежать, но какая-то гравитация, какой-то магнетизм, что-то тянет его ближе и ближе, и чем ближе подходит, тем меньше ему хочется убегать. Наконец, он входит к ней в воду.
Она поднимает руку к морде.
Он пляшет в сторону, мотая головой, боязливый и не любящий рук. Она не шевелится. Просто стоит в воде по колено, рука вперед и вверх, и следит за ним, и для ничего нет важнее. Она простоит так, пока не выгорят звезды или еще дольше, сколько нужно, но - разумеется - так долго стоять не придется.
Быстрее, чем можно поверить - а ведь я видел это сотню, тысячу раз! - мерин подходит к ней, глубоко дыша, собирая остатки мужества, а потом почти склоняется ей под руку.
Они стоят вместе, не шевелясь, лишь дыша, словно ему нужно лишь ощущать тепло руки, а ей нужно лишь дарить ему это ощущение; затем он выскальзывает из-под руки, опускает голову ниже и касается мордой плеча. Она трется щекой о шею, и они стоят в лунном сиянии, и отсеки мне Иисус драную руку, если это не самое прекрасное зрелище, которое я надеюсь видеть и впредь.
- Это... - Ангвасса словно подавилась. - Это всегда срабатывает?
- Нет. Иногда они слишком изранены. Тогда ты можешь лишь оставить их в покое.
- Но обычно. Обычно срабатывает.
Я слышу нужду в голосе. И даю лучший из ответов.
- На мне сработало.
Вскоре мерин успокаивается, щиплет траву рядом с ее скакуном, а она выходит к нам. Молча смотрит.
Ангвасса набирает воздух, будто хочет произнести речь. Я поднимаю руку - погоди - и она слушается.
Наконец лошадиная ведьма вздыхает и кивает себе под нос. Подходит к Ангвассе. - Мне жаль, - говорит она. - Знаю, это больно.
- Что больно?
- Возможно, я смогу тебе помочь. Но не сегодня. Ты не готова.
- Я благодарю за заботу, - отвечает она. - Я Ангвасса, леди Хлейлок из ...
Голос затихает, потому что лошадиная ведьма уже отошла. - Ты, - произносит она. - Знаю тебя.
- Узнаешь. Мы встретимся через пятьдесят лет.
- Знаю тебя, - повторяет она. - Ты ходячий нож. Эхо оборотня. Тень, отброшенная тьмой и шрамами.
Я кручу слова в голове, несколько секунд, и понимаю, что это лишь звуки. - Я привык.
- Сейчас.
