план. Усердно училась, заново осваивая последний школьный год, со всей прытью принялась участвовать в общественной жизни поселения. Я даже организовала субботник на нашей улице, а с наступлением тепла робко показала матери новую схему каркаса для клумб, которую хотела опробовать в нашем дворе. Мама так воодушевилась, что бегала с этими каракулями по соседям, и мы вновь собрались, чтобы общими усилиями высадить новые цветы.
Сама я с удивлением поняла, что возня с землей и посадками успокаивает меня, упорядочивает мысли. Дарит радость и душевное равновесие. Удивительно.
Отец добродушно усмехался и гладил меня по голове, когда я принялась таскать в дом горшки с растениями. Иногда я слышала тревожный звон краем уха. Он добрался до меня и в реальности, не только во снах. Но тогда мне приходилось зажмуриваться и изо всех сил тереть виски. И звон отступал. Если в эти моменты рядом была мама, она смотрела на меня обеспокоенно, улыбка ее становилась натянутой, она принималась переплетать мне косу или поправлять выбившуюся блузу, что угодно, чтобы занять руки. Но в конце концов отец шикнул на нее, чтобы она оставила меня в покое. И, к моему удивлению, она послушалась.
В школе все были младше меня на два года. Никто не вспоминал о том позорном случае – просто потому что не знали о нем. В этом возрасте два года – целая вечность. Конечно, мне снова не удалось завести друзей, но в этот раз по другой причине. Ко мне все относились с уважением и опаской. Я была старше. Слухи объясняли это тем, что я долго болела и не смогла закончить учебу в срок.
Бывших однокашников я найти не пыталась, да и они не стремились встречаться со мной. Меня это устраивало. Зато у мамы появился новый приятель. Наш сосед, куда как моложе ее, зачастил на чай. Это было просто смехотворно. Четыре, а то и пять раз в неделю, возвращаясь домой из школы, я находила его на кухне с мамой распивающим дорогущий напиток. Чай был для праздников, в обычные дни мы пили травяной сбор.
– Так ты все запасы истратишь на него, – пошутила однажды я, когда за соседом захлопнулась дверь. Все это время я хотела полить цветы на кухне, но не решалась прерывать их беседу своим вторжением. – Тоже мне, малолетний ухажер нашелся.
Я была уверена, что глупый сосед воспылал тайной любовью к моей красивой маме. Небось надеялся, что отец слишком много времени проводит в поле и не уделяет жене должного внимания. Но вряд ли ему что-то светит: мои родители очень любили друг друга, хоть изначально брак был договорной и мать была младше отца на двадцать лет.
– Он ходит сюда не из-за меня, Леля! Какие глупости! – воскликнула мама, но я уже ушла в свою комнату, не желая смущать ее.
Оказалось, что на этот возглас обратить внимание все-таки стоило. Сосед начал появляться на всех мероприятиях, которые посещала моя семья. Его звали Всеволод, и он казался мне ужасно старым. Двадцать шесть лет! Моей матери недавно сравнялось тридцать шесть. Они почти ровесники!
По меркам поселения я считалась старой девой, и мне в голову не приходило, что кто-то может положить глаз на такую, как я. Не бывавшую замужем, не вдовую, да еще и с репутацией местной сумасшедшей. Но я надеялась, что семейной жизнью счастье не ограничивается. Я собиралась работать, чтобы самой себя обеспечивать. А потому очень обрадовалась, когда на одной из ярмарок, на которой я помогала матери продавать выпечку и варенье, Всеволод подошел ко мне и завел разговор о моем будущем.
– Как дела в школе, Леля? – спросил мужчина и отвел глаза. Я думала, что он высматривает мою мать.
– Все прекрасно, – вежливо ответила я. – Мама отошла за новой партией сливового варенья.
– Что? – он, казалось, витал где-то в облаках, и мой ответ удивил его. – А-а-а… Я хотел спросить: чем ты собираешься заниматься после школы?
– О-о-о! – я удивилась и обрадовалась, что он спросил. – Хочу учиться на садовницу. Мне нравится высаживать растения и оформлять клумбы.
Я выдала это на одном дыхании, потому что еще никому не рассказывала о своих планах. Но Всеволод не засмеялся. Наоборот, он перестал озираться, избегая моего взгляда, и внимательно посмотрел мне в глаза.
– Собственно, об этом я и хотел поговорить, – сказал он.
– А? – я не совсем понимала, куда свернула наша беседа.
– Ты, наверное, не знаешь, кем я работаю? – полувопросительно сказал он и рассмеялся.
Мне стало неловко. Вместо того чтобы подтрунивать над незадачливым влюбленным, лучше бы хоть немного узнала у матери о соседях. Я подавленно молчала, опустив глаза.
– Хотел пригласить тебя на практику в Городские сады… – сказал Всеволод, так и не дождавшись от меня вразумительного ответа.
– Что-о-о?.. – потрясенно и почему-то шепотом пробормотала я.
– Твоя мама говорила, ты увлекаешься садоводством, – быстро заговорил он. – А я возглавляю Городские сады…
– Вы возглавляете Городские сады?! – от переизбытка чувств я совершенно неприлично перебила старшего собеседника, да еще и прокричала эту фразу гораздо громче, чем следовало.
– Да, – Всеволод совсем не разозлился на меня, а благодушно рассмеялся. – Я видел твои схемы для клумб на нашей улице. Тебе хорошо удалось собрать разные цветы в композицию. И потому я решил предложить тебе место помощницы садовода. Сможешь совмещать учебу и практику.
От избытка чувств я чуть было не бросилась ему на шею. Но это, конечно, было бы верхом неприличия. А потому я сдержалась и пообещала прийти со всеми документами в Городские сады на следующий же день после выпускного.
Я была так счастлива, что впервые в жизни забыла о тревожном звоне и загадочных снах с девушками, похожими на меня. И еще я впервые больше двадцати минут не вспоминала о нем.
1955 год от Великого Раскола
Сон был привычным. Я видела его много раз. Это было то место с безжалостным солнцем, колючим от песка ветром и треугольными строениями. Я уже бывала здесь. И знала, что произойдет. Понимала, что вот-вот грубые руки вытащат тело девочки из ниши в… пирамиде, да. Я никак не могла запомнить это название, которое для нее было привычным.
Я почти с нетерпением ждала, когда же мы умрем и я смогу проснуться, чтобы забыть этот сон, как и любой другой.
Но нас никто не беспокоил, и в какой-то момент она уснула. Через мгновение я почувствовала, как соленая влага на ее лице начала засыхать в духоте. Оказывается, все это
