— Ты сам скоро умрешь, конечно, ты не боишься! — сказали другие.
— Боюсь, как не бояться! Разве я воин, чтоб искать смерть? — отвечал старик. — Но помните, было сказано:
Если придет к тебе враг — собери сыновей своих и извергни его!
Если нет с тобой сыновей — возьми острый меч свой и извергни его!
Если нет у тебя меча — собери всю силу свою и извергни его!
Если и силы нет у тебя — собери тогда мужество свое — извергни его!
Если и этого у тебя нет, не враг к тебе пришел — наставник!
Покорись!
Встал старик и пошел к желтолицым, шутил с ними, пил их вино. И полюбили они его. Миновало еще пять сестаис, подул хороший северный ветер. Собрали пришельцы свою добычу, лучшее, что было в селении: женщин, деньги, вино. И старика. Погрузили на ангун и уплыли. Селение же осталось. И стояло еще две сотни иров. И две сотни иров уходили из него отважнейшие. А потом вновь подул влажный южный ветер…»
ИЗ «ВЕЧЕРНИХ ИСТОРИЙ ТУАНА».
— Думаю, ты напрасно сказал «нет», светлорожденный, — заметила Этайа, когда Эак рассказал им о событиях ночи и своем сне.
— Он не мог поступить иначе, — сказал туор, — хотя и не знал, что сделка была нечестной.
— О чем вы?
— Мессира полагает, что ты должен был согласиться на предложение Наместника (Эак удивленно посмотрел на женщину). Хоть он и пытался обмануть тебя: то была не фэйра, а обыкновенная девочка, над которой потрудился маг. Ты ошибся. Но поступил как должно. Теперь судьба твоя — в руках Безымянного.
— А ваша?
— О нашей твой сон не говорит. Отказавшись от покровительства Наместника, ты отдал себя и нас, разумеется, на милость того, чье имя — Таг.
— Милость — неподходящее слово, — сказала Этайа. — Но выбор не так уж важен — и тот и другой служат Пути Тьмы.
— Ты говоришь о маге?
— Нет, о людях. Знак мага скрыт от меня. Но он не слишком силен…
— Да?
— …иначе наградил бы тебя безумием, — сказал туор. — Делать иллюзии могут многие! Почти каждый туор может!
— Мне приятно это слышать. Особенно то, что ты, владея магией, скрыл это от меня!
— Не обижайся, светлорожденный Эак! Моя магия сродни твоей: я воин.
— Мне ли этого не знать!
— Отец! — вмешался Нил. — Пирог с телячьим пастетом[18] стоит целое состояние. А есть его можно только горячим. Если мудрость ваша обратилась к прошлому, ее можно совместить с обедом.
Трех перемен блюд оказалось довольно для всех, кроме Нила. Нил ел за шестерых, хотя при необходимости мог не есть несколько недель. Отдав должное унфи, аргенет откинулся на спинку стула и пропел первые строки баллады о Уэнсане Отважном:
— Кипят цветные облака Страны Туманов.
Рычит река, течет река вниз к Тиниану…
— Это ты о своей особе, сениор? — невинно спросил Нил.
— О своем животе. Или ты забыл веру Конга: музыка полезна для брюха, — ответил Эак на матросском жаргоне.
Трапезная, в далеком прошлом вмещавшая две сотни пирующих, была убрана в обычной конгской традиции. В большом двухъярусном зале Эак и его спутники были одни, если не считать слуг и только что вошедшего мальчика-разносчика.
— Время поедает эту страну, — задумчиво пробормотал аргенет.
— Да, — согласился Нил. — Пованивает мертвечиной.
— Зато каковы эти деревянные колонны! Даже моим мечом не разрубишь с одного удара.
— Дерево иногда тверже человека, — сказал Нил. — Но кухня у них отменная.
Этайа коснулась плеча туора. Биорк повернул голову и посмотрел на мальчика-разносчика. Постелив на паркет кусок ткани, он расставлял на нем деревянные фигурки.
Останься сегодня со мной
В стране, где не знают о лишних,
Где полночь сиренево дышит
В раскрытое настежь окно.
Останься сегодня со мной,
Где тени бегучие рыжи.
Как много мерцает над крышей
Сквозящих в небесное дно…
— Сениор, — тихо сказал туор. — Обрати свой слух к маленькому резчику.
Аргенет прислушался, и глаза его засияли.
— В страну опьяняющих снов
Кораблик-лиимная долька
Умчит нас по небу, ты только
Останься сегодня со мной… —
пел мальчик, не заметивший их внимания.
— Не скажу, что очарован голосом, — задумчиво сказал аргенет, — но песня хороша. Он мастер, клянусь сердцем Харута![19]
— Как всегда, ты решителен, светлорожденный, — сказала Этайа. — Нет, он не мастер. Но станет им, если воля сильных не оборвет его путь.
— Мое слово — тень твоего, светлорожденная. Ты — владычица звуков! Нил! Позови отрока!
Нил подошел к мальчику и что-то ему сказал. Оборвав пение, мальчик робко посмотрел на аргенета. Нил слегка подтолкнул его вперед.
Тщедушный, длиннорукий, крупноголовый юнец вдруг вызвал у Эака ощущение опасности. Или мальчик сам боялся его? Впервые Эак подумал о том, что тот неосознанный страх, что испытывали многие, глядя на его отнюдь не страшное лицо, может быть, происходил не из уважения к воину-аристократу. И подумав об этом, Эак еще раз удивился тому, что беспощадно-равнодушное уродливое лицо Нила совершенно не пугает слабых: детей, женщин, животных…
Между тем мальчик приблизился к столу и поклонился.
— Моим друзьям понравилась твоя песня, — сказал аргенет, стараясь, чтобы голос его звучал мягче, чем обычно. — Я хочу наградить тебя! Нил!
Гигант осторожно взял руку мальчика, перевернул ее ладонью вверх, вложил серебряный арутен и сжал пальцы. Мальчик посмотрел на него снизу вверх. Борьба чувств отразилась на его подвижном лице.
— Нет! — сказал он наконец. — Благодарю тебя, мой господин: я не достоин. Прости. Это не моя песня, — и положил на стол нечаянное богатство.
Эак усмехнулся.
— Честность и правда, — сказал он, — опасные друзья. — Мальчик задрожал. Рука Нила ласково коснулась его головы. А Эак, удивив сам себя, снял с пальца одно из золотых колец, положил на монету и придвинул к мальчику. — Высока мера искусства. Но мера чести — выше. Клянусь Рогами Тора! Будь ты моим подданным, я возвысил бы тебя, но, — добавил он с сожалением, — кто же автор?
— Не спрашивай, господин! — прошептал мальчик, и на глазах его выступили слезы.
— Позволь мне, сениор, поговорить с ним, — вмешался Нил, заметив, что Эак начинает сердиться.
