дознаний вёл сам — что очень замедляло дело, — либо поручал запись писцу из канцелярии, если находил свободного. Где ты, Мигеру, с твоими варварскими перьями вместо кистей? Под конец у тебя уже получалось весьма неплохо. Ещё бы немножко времени…
Сегодня слуга пришёлся бы как нельзя кстати. Вряд ли кто-то отважится ограбить мертвеца в доме, рискуя осквернить себя. И всё же следовало отправить гонца с запиской в управу, чтобы сообщили кому следует, забрали тело и организовали похороны. Увы, слуги у меня на посылках нет, и письменных принадлежностей тоже нет, так что покойнику придётся подождать.
— Эй, хозяева! Есть кто дома?!
Вымерли они, что ли? Всей улицей?! Может, тут в каждом доме по трупу? Нет, чую: живы. Тишина вокруг напряжённая, аж звенит. Кто-то, конечно, по делам ушёл, а остальные попрятались, затаились. Выжидают, пока незваный гость уберётся прочь. Углядели двух самураев, попрятались. Самураи, значит, чиновники, а в трущобах от чиновников не жди добра. Сидят тише мыши…
Хотя казалось бы, чего им нашей службы бояться? Не полиция, не налоговая управа. Убудет от них, что ли, на пару вопросов ответить? Знаю, знаю, для горожан победнее все чиновники одинаковы. Держись подальше, держи рот на замке. Кто там станет разбирать, из какой ты управы? Это я так, пар выпускаю: накипело!
— Эй, хозяева!..
Нет ответа.
Тоскливо поскрипывает незапертая калитка. Ветер шелестит палой листвой, гоняет её по дворам. Никого нет дома? По всей улице? Нет, не обманете! Я упорный. Дома хоть и бедные, но жилые, сразу видно.
Ну вот, наконец-то!
Старуха в живописных лохмотьях сидела на колоде у ворот и курила трубку. Точно такой же трубкой пользовался мой отец: черенок из бамбука, а мундштук и чашечка из меди.
— Доброго вам здоровья, обаа-сан [5]!
— Да, здорова!
— Ну и славно!
— Здорова я! Не дождётесь!
Бабка глуховата. Приняли к сведению, говорим погромче.
— Вот и будьте здоровы ещё сто лет!
— Нет, не сто ещё. Три годка до ста осталось. Или четыре? Запамятовала…
— Подскажите, какая это улица?
Старуха скрылась в облаке сизого дыма. Из недр облака донеслось хриплое:
— Улица? Там она, улица-то. Там!
Ветром дым повлекло ко мне, я закашлялся. Ничего себе! Мой отец тоже курил крепкий табак, но это зелье было способно отравить дракона! Ну да, табак недёшев, а старуха бедна. Хотел бы я знать, что она добавляет в свою адскую смесь.
Нет, не хотел бы. Меньше знаешь, крепче спишь.
— Там! Оониси!
— Нет, обаа-сан, не та! Эта улица.
Я заорал на весь квартал:
— Эта! На которой мы сейчас!
И для наглядности показал руками.
— Как она называется?!
— Так бы сразу и спросили!
Облако рассеялось. Морщинистый лик моей собеседницы расколола трещина улыбки, явив на свет крепкие жёлтые зубы. Местами зубов недоставало, но для почтенной женщины и это было сказочным достижением.
— А нету у нас названия! — завопила в ответ старуха.
Ответ меня не обескуражил: этого следовало ожидать. Безымянных улиц в Акаяме три четверти, если не больше. Ладно, от Большой Западной тут недалеко. Дорогу я помню, в управе нарисую, как пройти, чтобы забрать покойника.
— Кто у вас в предпоследнем доме живёт?
— Ась?
— В предпоследнем! По этой стороне! По правой!
Я тыкал пальцем в дом с покойником. Думаете, помогло?
— Справа? Цутому-кровельщик живёт. Дочка его, Акико, мне вчера пирожков принесла, умница! Вы не женаты, господин? Молодой вы, счастья своего не понимаете. Вот такую жену вам и надо! Работящая, добрая, а что рябая да хромает, так это… О чём бишь я?
— Не здесь, обаа-сан! Дальше! В конце улицы!
— Ну да, в торце…
— Второй дом по правой стороне! Кто там живёт?
— Это вы про Хромого Шинджи, что ли? У которого весь сад ежевикой зарос? На что вам этот бездельник? Только и делает, что саке хлещет да песни орёт! Где и деньги берёт, прохвост? Я вам вот что скажу, молодой господин… О чём я, а?
Никакой ежевики в саду дома, которым я интересовался, не было. Значит, речь снова о другом доме. Стоп! Если старуха запомнила ежевику…
— А дом, где у крыльца хиганбана растёт, знаете?
— Это где лисий цвет [6]? Второй с краю? Так бы сразу и сказали! Юко там живёт. Давно её не видала, вертихвостку… На что она вам, а? Вы на Акико женитесь, поняли? Кто же берёт за себя банщицу?
— Банщица, говорите?
— Ась? Чего?
— Юко — она банщица?!
— Я и говорю, вертихвостка, как есть вертихвостка! Я в ейной бане не была, врать не стану. Там и мост такой, что все ноги переломаешь, пока перейдёшь. И баня такая, и банщицы, и ходят туда одни… одни… О чём я?
— Баня! Юко! Баня у моста? Какой это мост?!
— Так вам мост нужен? Где баня? Так бы сразу и сказали! Вороньим его кличут, мост-то… Большим Вороньим, вот! Думали, я не вспомню? А я всё помню, всё! Я и вас запомню, до самой смерти помнить буду…
Прозвучало зловеще, я даже вздрогнул.
— Зачем вам этот мост, молодой господин? Нечего там делать приличным людям! И ноги целее будут, и шея. Вам бы лучше… О чём это я?
— Спасибо, обаа-сан! Вы мне очень помогли!
— Да я завсегда… Куда вы, господин?
Я обернулся. Старуха, привстав с колоды, протягивала мне свою курительную трубку. Ужас объял меня, колени подкосились. Стало ясно, кем была старуха в молодости, а может, и по сей день. «Влекомые течением», они же «стебли тростника», а если по-простому, то гулящие девицы из кварталов любви, так предлагали себя прохожим — закуривали и протягивали трубку клиенту. Если тот брал подношение и делал затяжку, это означало согласие.
3
«Случайностей не бывает»
— Третий случай, — сказал архивариус Фудо.
Ну как сказал — просвистел. К писклявому голоску архивариуса, которым Фудо обзавёлся в результате давней стычки, в управе давно привыкли. А если не в управе, и если кто-то не привык, так насмешник сперва внимательно смотрел на архивариуса, бумажного червя, способного голыми руками задушить тигра, а потом быстро шёл прочь, дожёвывая непроизнесённую шутку.
— Третий? — не понял Сэки Осаму.
Мы сидели в кабинете старшего дознавателя. Ели лапшу с креветками. Сперва я счёл это высочайшей честью: сам господин Сэки приглашает меня отобедать! Увидев архивариуса и секретаря Окаду, я вспомнил, что старший дознаватель ничего не делает просто так — и высочайшая честь вдруг стала дурно попахивать.
Зато лапша пахла восхитительно. Когда разносчик, кланяясь, внёс короб с едой, доставленной из лапшичной дядюшки Ючи,
