Глава вторая
Каменные небеса
Как гласит ронерская пословица, «Утро прекрасное – страхи прочь». Сварог лишний раз убедился, что народная мудрость, как ей испокон веков и положено, редко когда обманывает. Утро выдалось ясное, над острыми крышами свежезавоеванного города виднелась безукоризненная небесная лазурь умилительной чистоты. Судя по тому, что проснулся он в полном одиночестве, и не толпились вокруг встревоженные холуи вкупе с прихваченным в поход лейб-медиком, на сей раз обошлось без очередного трехдневного приступа непонятной каталепсии, в продолжение которого его мучили бы очередные головоломные и до ужаса реальные приключения в неведомых мирах. Как ни странно, он ощутил легкий укол разочарования: во-первых, если вдумчиво рассудить, вреда от этих снов не было ни малейшего, а во-вторых, любопытно чуточку – чем же закончатся дела с Каскадом и настоящим Визари?
Выглянув в окно, он увидел, как внизу шагом проезжает экспедиция, отправляющаяся устроить под флагом высоких научных интересов самый обыкновенный грабеж. Мара впереди, на своем кауром, бодрая, веселая, олицетворение живости и деловитости, сияющий Анрах, примкнувший к ним Леверлин, что ж, в качестве ученого кадра выйдет неплохое подспорье мэтру, пятнадцать увешанных оружием Топоров с двумя пулеметами, полтора десятка вьючных лошадей. Перегнувшись через подоконник, Сварог крикнул:
– Эгей, слуги бескорыстного познания! Вы там не увлекайтесь особенно, по сторонам поглядывайте!
– Не первый раз замужем! – звонко откликнулась Мара, подхлестнула каурого, и кавалькада рысью скрылась в узких извилистых улочках.
Сварог смотрел им вслед без особой тревоги – в таких делах можно было полагаться что на Мару, что на Топоров, Шедарис наверняка отобрал лучших. А противник в округе пока что не замечен…
По своему всегдашнему обыкновению, ограничив королевский завтрак внушительной чашкой кофе с печеньем, он накинул мантию, привычно нахлобучил хелльстадскую корону и, помахивая Доран-ан-Тегом, словно тросточкой, вышел в приемную.
И моментально подступили деловые будни военной кампании – с мягких кожаных кресел торопливо вскочили трое гонцов, пропыленных до того, что определить цвет мундиров не было никакой возможности. Сварог слушал рапорты, стоя в величественной позе. Все, как на подбор, донесения содержали исключительно приятные новости, показывавшие, что все пока, тьфу-тьфу, идет согласно расчетам. К городу уже подходили пехотные части и осадная артиллерия, а два конных полка, форсированным маршем шедшие из Абердара, были уже лигах в двадцати отсюда. Эскадра адмирала Амонда, усиленная гланскими кораблями, бросила якоря неподалеку от проходившей по Ителу границы меж Гланом и Горротом, готовая при получении соответствующего приказа двинуться вниз по реке, на Акобар.
Военная кампания на глазах приобретала масштабность и размах, превращаясь из простого рейда в серьезную войну. Ободренный этой мыслью, Сварог спустился вниз. Там стоял бургомистр с полудюжиной магистратов, все унылые и задумчивые. Бургомистр обеими руками держал перед собой объемистый ларец из темного дерева с гербом города на крышке.
– Ага, давно пора, – сказал Сварог благодушно. – Что-то вы долго копались…
С печальным вздохом бургомистр открыл крышку и, сделав шаг вперед, протянул ларец Сварогу, занудно бубня приличествующую случаю бюрократическую формулу: мол, город с покорностью слагает к ногам победителя… надеясь на милость и благородство…
Присмотревшись к ключам от города – в количестве трех, – лежавшим на выцветшем зеленом бархате поперек длинного ящичка, Сварог почувствовал легонькое разочарование. Ключи оказались не золотыми и даже не серебряными – из потускневшей и местами покрытой зелеными пятнами бронзы, не особенно искусной работы. Сразу видно – провинция, пограничная глушь… И все же это были самые настоящие символические ключи от города, знаменовавшие покорность, и Сварог, пробормотав в ответ заезженную присказку о милостях и вольностях, принял ларец, громко захлопнув крышку, сунул его в руки следовавшему по пятам адъютанту. Укоризненно сказал:
– Плохо следите за символом города, господа магистраты. Поди, лет сто не меняли и в жизни не чистили? Подносили мне ключи и роскошнее, из чистого золота…
Бургомистр уныло забубнил что-то про недостаток финансирования со стороны столичных властей.
Сварог прервал:
– Ладно, обойдемся тем, что есть, мое величество не привередливы… Ну как, господа хорошие? Есть какие-нибудь признаки разрушений и грабежей, коих вы пессимистично опасались?
– Не наблюдается пока что, – честно признался бургомистр.
– Вот видите, – сказал Сварог. – А вы боялись… Я же предупреждал вчера, что мои солдаты – люди одухотворенные и утонченные…
– Вот только двадцать шесть бочек вина, как ведьма помелом смахнула, – пробубнил один из магистратов, крайний справа, такой пузатый и краснолицый, что не мог оказаться никем другим, кроме как виноторговцем с размахом. – В основном-то, по чести вам признаюсь, рядовая бормотуха, для градских обывателей, но они ж вдобавок укатили три бочки розового, пятилетней выдержки, припасенного для благородных гостей…
– Но кабаки-то целы? – прищурился Сварог.
– Кабаки-то целы, – вынужден был признать магистрат.
– Вот видите, – сказал Сварог. – Витязи мои – добрейшей души ребята, могли ведь и кабаки с землей сровнять, и служанок в лагерь уволочь, и контрибуцию наложить на владельцев… Не переживайте, судари мои. Двадцать шесть бочек на два конных полка полного состава и два отряда – это, скажу вам как знаток, сущая капелька. Не видели вы еще, как гуляет моя морская пехота или там черные Егеря… В общем, ничего не попишешь. Неизбежные тяготы войны. Утешайте себя тем, что вы внесли свой небольшой вклад в борьбу против тирании короля Стахора, коего, надобно вам знать, мы решительно намерены свергнуть за произвол и полнейшее безразличие к нуждам народным…
Судя по лицам, бургомистр с магистратами предпочли бы, коли уж иначе никак нельзя, ограничиться чисто моральным вкладом в дело свержения тирании. Но, как люди, обремененные немалым житейским опытом, они благоразумно промолчали, сгибаясь в поклонах. Сварог еще раз пообещал им вольности, процветание и снижение налогов, потрепал бургомистра по плечу и вышел из ратуши.
Отдохнувшие кони нетерпеливо приплясывали, звеня трензелями. Сварог прыгнул в седло, и кавалькада помчалась по улицам, где и в самом деле не наблюдалось ни малейших следов солдатского буйства – разве что на небольшую конную статую какого-то древнего горротского короля, украшавшую круглую площадь, кто-то натянул грязные подштанники, а на конец скипетра насадил огромную гнилую брюкву. Сварог только фыркнул, проносясь мимо.
