— Ваше величество, — вопрос сотника остановил Конана, уже повернувшегося уходить, — что прикажете делать с… э-э… висельником?
Смысл вопроса дошел до короля не 'сразу. Киммериец невольно бросил взгляд на подводу, на дне которой, накрытое холстиной, покоилось тело Рэфа из Ильгорта, бывшего квартального дознавателя и неудачливого вожака Стаи, потом понял и побагровел.
— С висельником?! Зажарить с луком, прах тебя побери, и подать к ужину! Зачем вообще вы волокли его в замок?! Проклятье! Заройте где-нибудь во рву, и дело с концом!
…Еще недавно в этой небольшой и уютной зале, надежно защищенной от чужих глаз и ушей, Конан с семьей и Эртель со своей подружкой коротали вечера в застольных беседах. На сей раз за дубовым столом собрались трое, и разговор предстоял не самый приятный.
Едва за ними закрылась дверь, киммериец опустился в кресло и потребовал, хмуро глядя на одноглазого мага:
— Рассказывай.
Прежде чем начать свою повесть, маг развязал тесемки на невзрачном кожаном мешке, и внезапно серые каменные стены озарились яркими бликами.
Часть 1. Отблески былой славыГлава первая Случайный ветер
10 день месяца Таир
7853 года от Падения Цитадели
(По счету людей — 24 день Первой летней луны
1313 года по основанию Аквилонии).
ичто не нарушало покоя в лощине, дремавшей между холмов и полого нисходившей в зарастающее ряской озерцо. Вырастала и опадала листва, порой шел дождь и никогда — снег, былое озеро превратилось в стоячее болотце, изредка через долину пробегало лесное зверье, и снова все замирало, не замечая, как мимо струятся дни, складываясь в десятилетия и века.
И внезапно зазвучавший в утреннем тумане мелодичный перезвон поначалу вроде не предвещал никаких бедствий. Так могли бы бренчать колокольчики на лошадиной сбруе… если не принимать в расчет, что никакие всадники давненько не наведывались в этот позабытый уголок.
Звон становился громче и отчетливее, пряди белесого тумана потекли вниз и вверх по лощине, словно живые боязливые существа, почуявшие близость хищника. Из открывшегося просвета брызнула небесная голубизна, мгновенно налившаяся темной синью, пронизанной бледно-розовыми и золотистыми вспышками.
Загадочное сиреневое пятно распласталось на высоте пяти или шести локтей, весьма напоминая дверь со скругленными краями — дверь, лишенную петель и оставленную болтаться в воздухе — затем взбурлило, потемнело и извергло из себя длинную темную фигуру, с громким плеском канувшую в болотце. Перекрывая панический лягушачий хор, над растревоженной поверхностью разнеслось скверное ругательство.
Низринув незнакомца в трясину, портал не успокоился. Несколько мгновений магическую дверь сотрясали мучительные корчи, мерцающий овал судорожно съежился и наконец выплюнул еще одно человеческое существо, после чего скрутился в некое подобие водоворота, всхлипнул и исчез.
— …Что за балаган! Я промокла! Ни единой сухой нитки, вся зеленая, от меня хлевом несет, проклятье, мор и разорение! У меня жаба в сапоге! Тут наверняка полно пиявок! Какого демона, куда нас занесло, почему я здесь?..
Случись поблизости замковая стена, разгневанные вопли баронетты Монброн, пожалуй, просверлили бы в ней изрядную дыру. Впрочем, основания для недовольства у Айлэ имелись — после болотного купания смотреть на красавицу-рабирийку без содрогания было невозможно. Одноглазый маг, коего друзья звали Хасти, а ученики называли уважительно — Эллар, во всяком случае, старался не смотреть. Сам он выглядел еще похлеще, поскольку Айлэ диа Монброн приводнилась прямиком ему на голову. Одежда на обоих собратьях по несчастью прилипла к телу, как вторая кожа, и позеленела от тины и грязи, делая мага и его случайную спутницу похожими на парочку водяных.
— Потише, дитя, — хмуро присоветовал Эллар, наблюдая, как девушка скачет на одной ноге, пытаясь стянуть с другой высокий сапог — в который, по ее уверению, забралась жаба. — Слышат нас или нет, мне плевать, но от твоих воплей у меня в ушах звенит.
— Потише? Потише?! Подумать только, я, баронетта диа…
— Хватит, говорю! — повысил голос маг. У него самого на языке крутились словечки куда более крепкие, но сыпать проклятиями в присутствии женщины не позволяло воспитание. — Клянусь, я понятия не имею, что произошло! Тебя здесь не должно было быть! Но уж раз ты есть, отойди за кусты, разденься до исподнего и приведи себя в порядок. На тебя и смотреть-то страшно.
Он с отвращением оглядел зеленые ручейки, стекающие с рукавов и полы плаща, присел на замшелый гранитный валун и принялся деловито разоблачаться. Первой на землю упала маска из мягкой кожи, немедленно слипшаяся в неприятный скользкий ком. Увидев лицо, доселе неизменно скрытое под маской — чеканный профиль старого вояки на покое, если смотреть слева, и жуткая серо-красная мешанина, след чудовищного и на вид совсем недавнего ожога, справа — Айлэ тихонько ойкнула и немедленно скрылась за кустом акаций, плотной колючей стеной обступившей маленькое озерцо.
Оставшись в одиночестве и раздевшись почти догола — сторонний наблюдатель подивился бы внушительному набору шрамов, — маг отжал и встряхнул ставшую отвратительно скользкой одежду, разложил ее на траве и произнес короткую, странно звучащую фразу. Послышалось негромкое шипение раскаленного металла, брошенного в холодную воду, взметнулось маленькое облачко пара. Рабириец недовольно покачал головой и принялся одеваться вновь. Одежда, поднятая с травы, оказалась сухой и даже источала сухой жар, словно только что из-под утюга.
— А мне? — сказали в кустах. — Я что, не человек?
— Нет. Ты гуль, — буркнул маг, но ворох мокрых тряпок, протянутых из-за ближайшей акации тонкой девичьей рукой, все же взял. Спустя мгновение длинное темно-красное платье, нижняя рубаха из тонкого льна и мягкие сапожки из телячьей кожи вернулись к хозяйке сухими, однако вместо благодарности Айлэ наставительно сообщила:
— Между прочим, мой отец говорит, что использовать высокое магическое искусство для столь презренных целей есть не что иное, как…
— А еще разок искупаться не хочешь? — рявкнул рабириец, хотя, в общем-то, был согласен с Монброном-старшим. — Вот что, дева: здесь на пол-лиги вокруг никого, кроме нас двоих…
— Откуда вы знаете?
— …никого, кроме нас, говорю, так что погуляй поблизости или посиди тихонечко, размышляя о вечном, только не беспокой меня самое малое четверть колокола, во имя Всеединого! Мне надо подумать.
